Телескоп для «мертвой руки»

В одном из помещений Университета ИТМО пылился странный прибор. Долгие годы он выполнял функцию стола на кафедре теории оптических приборов. Истинным предназначением прибора заинтересовалась выпускница кафедры и студентка первого набора новой магистерской программы вуза Art & Science («Искусство и наука») Виктория Романова. Она, насколько это было ей доступно, изучила происхождение объекта и выяснила, что он был создан для фиксации из космоса стартов американских баллистических ракет с возможностью передачи информации на советские подводные лодки. Система предназначалась для осуществления ответного удара даже в том случае, если уничтожены штабы, и известна как «Мертвая рука». Виктория убедилась в функциональности прибора и превратила его в арт-объект, дав ему тем самым вторую жизнь. Сейчас для советского артефакта нашли место в Музее оптики Университета ИТМО.

«Красноярск»

На внешней стороне прибора красуется надпись «Красноярск», судя по шрифтам и бумаге — явный новодел. «Здесь была наклейка “Красноярск”, заводская наклейка. И это единственная достоверная информация об этом объекте, поэтому я сохранила ее в названии арт-объекта, саму надпись обновила, чтобы она лучше читалась. Сам объект больше не является научным прибором, для меня это объект общения художника с наукой. Такая рефлексия на продукт научного знания», — рассказала «Стимулу» Виктория Романова. Наклейку, по ее словам, она решила обновить, так как «родная» полустерлась.

Виктория предположила, что название сибирского города попало на телескоп потому, что там делали оправу прибора. Оптику — в Ленинграде.

«Заказчики были из Красноярска, — уточнила в беседе со “Стимулом” Ирина Лившиц, научный консультант проекта. — В Сибирь во время Великой Отечественной войны было эвакуировано много промышленных предприятий, в том числе оборонных, и они продолжили развиваться на новом месте. Многие и сейчас работают».

Точно датировать изделие пока не получилось. В магистерской работе Виктория указывает интервал: 40–60 лет назад. Научный руководитель проекта Сергей Стафеев, когда-то стоявший у истоков новых магистерских программ вуза — Art & Science и «Научные коммуникации», создавший на базе вуза Музей оптики и разработавший концепцию городского музея науки и техники, которая еще ждет своего воплощения, — высказал мнение, что телескоп, как и сама концепция «мертвой руки» (система «Периметр» — комплекс автоматического управления массированным ответным ядерным ударом, созданный в СССР в разгар холодной войны и используемый Россией до сих пор, в Западной Европе и США известна как Dead Hand, буквально «Мертвая рука») — примерно соответствует по времени объявленной 23 марта 1983 года 40-м президентом США Рональдом Рейганом программе «Стратегическая оборонная инициатива» (СОИ SDI — Strategic Defense Initiative), известной также как «Звездные войны». Однако историки военной науки отмечают, что разработка системы «Периметр» началась в 1970-е годы, а в январе 1985-го систему поставили на боевое дежурство.

Ирина Лившиц склоняется к тому, что телескоп создавался в чуть более поздний период — на рубеже 1990-х. «Идею подал знаменитый советский и российский оптик, основатель научной школы вычислительной оптики Михаил Михайлович Русинов, проект разрабатывали его помощники», — говорит наша собеседница, одна из любимых учениц Русинова. На кафедре теории оптических приборов выполнили расчеты оптики, а «одеть» конструкцию в металл, выполнив соответствующие чертежи, поручили конструкторскому бюро Ленинградского института точной механики и оптики (ЛИТМО, ныне Университет ИТМО). Оправа, или, как чаще говорят про опорные элементы телескопов, оснастка, была выполнена из алюминия «оптического качества». «Были специальные марки алюминия», — отмечает Ирина Лившиц.

Летал ли этот телескоп в космос? Виктория Романова пришла к выводу, что нет. А Ирина Лившиц уточнила, что конкретно этот экземпляр не летал, но, как и любая подобная техника, телескоп был изготовлен в нескольких экземплярах, один из которых должен был обязательно храниться у разработчиков, чтобы можно было в любой момент проверить расчеты на действующей модели, так вот его «сестренка» летала. А «Красноярск» сначала просто стоял на кафедре, потом его хотели распилить, но ученые не дали. И однажды кто-то придумал «маскировочку». На кафедру принесли большую деревянную доску и телескоп превратился в стол. «Бывало, стол застилали скатертью и пили чай. В другое время использовали как рабочий стол — подписывали документы», — рассказала Ирина Лившиц.

Виктория Романова, автор арт-проекта «Красноярск»

Наталия Михальченко

Не совсем Атлантида

Затем «Красноярск» стал темой магистерской работы Виктории Романовой. По первому образованию она инженер-оптик, но нашла себя в искусстве, создав вместе с тремя одногруппницами арт-группу Bioroboty 019 и выполнив десять разноплановых проектов, например образовательный проект «Чудо-поляна 2.0», который рассказывает об исчезающих краснокнижных растениях, или ироничный проект «Физарум-предсказатель» про одноклеточное существо в виде желтого мха, способное находить кратчайший путь к пище и веселить публику предсказаниями по руке, где обыгрывается стремление человека находить быстрые ответы на сложные вопросы. Свой путь в искусстве Виктория уже считает более внушительным, чем в оптике, и работать по первому образованию не планирует, зато успешно черпает в сфере сложных технических разработок творческое вдохновение.

— Я примерно понимаю, как делаются такого рода вещи, меня этому учили, — рассказывает Виктория. — Когда создавался этот телескоп, не было компьютеров в свободном доступе. Это была работа большой команды специалистов. Понятно, что вложены деньги, видно, как много в этот объект вложено труда и сил. И в итоге телескоп остался стоять в углу. Меня задела символичность этой истории. Я решила, что с этим точно можно что-то сделать. Потому что, во-первых, это красиво. Во-вторых, у телескопа интересная история. В-третьих, это очень добротно сделанный рабочий вариант. Он цел и работает как полноценный оптический прибор. Чтобы в него можно было что-то посмотреть, например звезды, нужно поставить окуляр для глаза либо матрицу, которая будет переносить все в компьютер. Может быть, изображение будет несколько мутным, так как покрытие зеркала немного повреждено, но работать он будет. Меня как оптика восхищают зеркала сложной формы — они не сферические, а параболические.

Работая над проектом, Виктория убедилась в большом образовательном потенциале объекта, глядя на который «можно поднять много тем: этических, связанных с историей Советского Союза, историей холодной войны», историей оптики». Но все же она смотрит на «Красноярск» больше не как инженер или историк, а как художник. «Для меня этот объект стал эмоциональным символом. Это объект, который потерял свое предназначение, полностью потерял исходную информацию о себе — мы сейчас не можем найти достоверных ответов на поставленные вопросы, только какие-то отрывочные сведения, не нашли никакой технической документации, но и без этого объект показывает, как сильно развились технологии».

Об отсутствии технической документации по «Красноярску» сказала и Ирина Лившиц: «Конструкторское бюро расформировали, и многие чертежи оказались выброшенными просто на помойку». Утрата чертежей, по ее словам, происходила в момент перехода «от кульмана к компьютеру», который совпал с переходом от социализма к капитализму. По ее наблюдениям, определенный слой технической документации утрачен не только в СССР и в России, но и в других странах, и именно из-за перехода от кульмана к компьютеру». И это не столько политическая проблема, сколько проблема смены технологического уклада.

По словам Сергея Стафеева, для «Красноярска» в Музее оптики выбрали место в одном из полутемных залов, там, где особую роль играет подсветка. В дальнейшем не исключено путешествие объекта по стране в рамках выставочной деятельности.

Голографический портрет Юрия Николаевича Денисюка, основоположника оптической художественной голографии из собрания Музея оптики Университета ИТМО

Наталия Михальченко

Судьба нового экспоната похожа на историю других объектов, выставленных в Музее оптики Университета ИТМО. Он открылся в 2008 году в доме купцов Елисеевых на Биржевой линии Васильевского острова, где в советское время размещался знаменитый Государственный оптический институт им. С. И .Вавилова, прямо в тех самых помещениях, где сейчас развернута экспозиция, располагалась лаборатория Юрия Николаевича Денисюка — выпускника ЛИТМО и основоположника оптической художественной голографии; затем здание было передано вузу.

Голографическая коллекция — одна из основ экспозиции. По словам Сергея Стафеева, а он является научным руководителем Музея оптики, она сформирована из трех источников — лаборатории Юрия Денисюка, его личной коллекции и Музея Государственного оптического института, который располагался в советское время на проспекте Кима и был ведомственным. «Туда непросто было попасть, но я там был еще школьником», — рассказал Сергей Стафеев.

За изобретение метода голографии Нобелевскую премию получил венгерский физик Денеш Габор, но метод советского физика Юрия Денисюка был более совершенным. Именно по схеме Денисюка при записи голографии пучки света направляют навстречу друг другу через пластину, покрытую тремя слоями фотоэмульсии, чувствительной к красному, синему и зеленому цветам. Получается полноцветная художественная голограмма, и освещать ее для просмотра можно не лазером, как у предшественников, а белым светом. Она сама из белого света «вытащит» те цвета, которые нужны.

В Музее оптики в интерактивном режиме воспроизводится метод Денисюка. Для изучения голограмм посетителей просят использовать подсветку мобильного телефона, перекидывая мостик к следующему важному разделу, посвященному работам Михаила Русинова. Сейчас весь мир постоянно пользуется одним его изобретением — так называемым объективом с вынесенным зрачком. Спрятать оптическую систему в миниатюрное устройство — это был заказ КГБ. И Михаил Русинов придумал, как виртуально расширить «зрачок» объектива. Если он физически имеет размер 2–3,5 мм, то по своим свойствам эквивалентен объективу в сантиметр-полтора. Именно этот принцип используется в современных смартфонах с фотокамерами.

Воображение посетителей поражает коллекция образцов радиационно-стойкого стекла.

Единственная в мире коллекция радиационно-стойкого стекла

Наталия Михальченко

— Радиационно-стойкое стекло потребовалось в 1950-е годы, когда активно велись испытания советского ядерного оружия и выяснилось, что обычное стекло выходит из строя под воздействием радиации даже на больших расстояниях, и армия «слепнет»: не работают прицелы, перископы, бинокли. Стекло теряет свои оптические свойства — мутнеет, появляются искажения, уходит показатель преломления, появляется цветность и так далее, потому что радиация действует на те примеси, которые всегда есть внутри разных сортов стекла, — пояснил Сергей Стафеев. — И тогда под руководством академика Гурия Тимофеевича Петровского в ГОИ была проведена огромная работа по созданию первого в мире радиационно-стойкого стекла для армии. Когда это было сделано, решили создать самый большой в мире каталог образцов стекла с размером стеклоблоков — в пояс. А это запредельно дорогое дело! Zeiss в Германии, Hoya в Японии, Schott в Великобритании тоже имеют пробники, но это стеклоблоки десять на десять сантиметров и один сантиметр толщины.

Поражает не только размер, но и способ изготовления коллекции. Это стекло варилось в платиновых тиглях мегаразмеров.

— В Ленинграде на проспекте Обуховской обороны был ЛенЗОС, Ленинградский завод оптического стекла (ЛенЗОС был филиалом ГОИ им. С. И. Вавилова, сейчас предприятие называется Научно-исследовательский и технологический институт оптического материаловедения, подчиненность ГОИ оно сохранило. — “Стимул”), продолжает Сергей Стафеев. — Там построили две башни, десять метров в диаметре и двадцать метров в высоту, установили циклопические соленоиды и варили вот эти стекла. Это уникальная вещь, никогда никто не повторит! И опять мы возвращаемся к тому же «Красноярску». Те работы тоже велись в рамках концепции сдерживания. Когда мы учились, все студенты получали 40 рублей стипендии, а мы — студенты-оптики — 55, 15 рублей доплачивало Министерство обороны. Фотоаппараты, киноаппараты и все прочее — это был маленький процент от того, что делалось оптической отраслью для военных.

За создание первой интерактивной образовательной экспозиции Музея оптики и написание книг по истории оптики Сергей Стафеев и его коллеги — оптик Максим Томилин, хранители Музея ГОИ Татьяна Юдовина и Ираида Иванова и другие получили Государственную премию РФ. Разумеется, музей, располагающий 11 не самыми большими залами, не может вместить все разнообразие достижений инженерной мысли оптиков. По словам Сергея Стафеева, в запасниках хватит интересных экспонатов еще на две такие же по размеру экспозиции.

Но оптика — это только одна из множества высокотехнологичных отраслей. А другие? Есть Политехнический музей в Москве, Сергей Стафеев является там хранителем коллекции оптики. Есть Музей космонавтики и ракетной техники в Петропавловской крепости в Петербурге, в тех самых помещениях, где работала газодинамическая лаборатория основоположника советского жидкостного ракетного двигателестроения Валентина Петровича Глушко, есть советские компьютеры размером с два трехстворчатых шкафа в Специальной астрофизической обсерватории РАН в Архызе (Карачаево-Черкесия) и на Байконуре, есть музей в ЦНИИ робототехники и технической кибернетики с полноразмерным манипулятором для советского многоразового космического корабля «Буран», есть небольшие музеи в Физтехе, где в 1941 году построили, но не успели запустить первый советский циклотрон, в Санкт-Петербургском политехническом университете Петра Великого, в Технологическом институте, в СПбГЭТУ (ЛЭТИ). Но за какую бы ниточку ни потянуть, сразу выясняется, что усилиями энтузиастов удается сохранить лишь крупицы достижений колоссальной технической цивилизации, созданной в нашей стране в XX веке.

Научный руководитель Музея оптики Университета ИТМО Сергей Стафеев со студентами первого выпуска магистерской программы "Научный PR и продвижение научно-технического продукта" Санкт-Петербургского политехнического университета Петра Великого Ольгой Кочуровой, Еленой Рассадиной и Ренатой Поздняковой

Наталия Михальченко

Мытарства музея науки и техники

«Вообще-то это позор — не иметь в Петербурге большого интерактивного музея науки и техники. Ведь именно в Ленинграде в 1935 году впервые в мире появился такой формат — Дом занимательной науки Якова Исидоровича Перельмана», — говорит Сергей Стафеев, неутомимо ищущий возможности возродить в Санкт-Петербурге этот успешнейший формат. Интерактивные научно-технические музеи работают в США (в Лос-Анджелесе), в Финляндии («Эврика»), даже в маленькой стране Эстонии, в маленьком городе Тарту есть AXXAA центр. А в Петербурге его так и не сумели возродить после войны. «Это очень важная вещь с образовательной точки зрения, потому что в музее науки и техники перед нами возникает вся ретроспектива человеческой мысли, как мы двигались от свечки к лазеру, например, — говорит Сергей Стафеев. — Забытые идеи дают свежее и новое дыхание современным вещам, как, например, случилось с камерой Михаила Михайловича Русинова с вынесенным зрачком. Ведь эта разработка могла пылиться где-то в столе на Лубянке».

Дом занимательной науки Перельмана в 1935 году открылся в знаменитом Фонтанном доме, где параллельно работал Арктический институт и жила Анна Ахматова, затем ДЗН перебрался в Елагин дворец. В блокаду Перельман умер, и после войны ДЗН не возродился. Но за эти семь лет, что он просуществовал, множество детей, прошедшие через ДЗН, стали академиками, главными инженерами, космонавтами. «Эффективность была совершенно удивительная. Это называлось “прививка острого перельманита”. Так оно и есть! Эта прививка — очень важное дело и сегодня. Получать сложное техническое образование молодежь не сильно рвется, а надо. Без этого будущего у страны нет, — убежден Стафеев. — Применительно к оптике мы это делаем. И у нас тоже есть статистика по нашим результатам — сколько народу после посещения Музея оптики пошло на оптотехнику, на фотонику, на лазеры. Десятки, при том что в ИТМО чумовой конкурс на компьютерные науки, но сейчас это сочетаемые вещи, так как нет оптики без компьютеров и наоборот, а есть междисциплинарная наука оптоинформатика».

Проект интерактивного музея науки и техники был создан под руководством Сергея Стафеева на грант правительства Петербурга. Вариантов его размещения было много — и бывший трампарк на Васильевском острове с очень удобными для экспозиции ремонтными ангарами, но там разместили музей транспорта. Была идея расположить экспозицию в Новой Голландии — тоже не получилось. В Лахта-центре предложили инициатору стройки, «Газпрому», но реализовывать решили другой. Самый последний вариант — новое пятно застройки в районе метро «Волковская». И он в работе. Мастерская Никиты Явейна, в прошлом председателя комитета государственного контроля, использования и охраны памятников истории и культуры Санкт-Петербурга (КГИОП), «Студия 44» разрабатывает архитектурное решение будущего музея, который сейчас курирует комитет по образованию правительства Санкт-Петербурга.

«Когда мы только заикнулись, что большой городской музей все же будет, нас сразу засыпали… — говорит Сергей Стафеев. — В основном предприятия оборонки. Говорят, ребята заберите это, у нас тут выкидывают вот то. Речь шла и о транспортных средствах, и об оружейных прицелах, о самой разнообразной технике, при том что мы собираемся строить современный интерактивный музей. В 99 процентах случаев все то, что было прорывными решениями, что воплощало полет человеческой мысли, просто выбрасываются или сдается на металлолом за копейки. Если такие объекты где-то служат столами, как “Красноярск” и абажурами — это счастливое исключение».

В Музее оптики Университета ИТМО покажут, как расположить лазеры, чтобы создать голограмму

Наталия Михальченко

Опыт Бетанкура

Сергей Стафеев далеко не первый, кто уверен в необходимости экспонировать технические достижения прошлого. Та же идея увлекала петербургского инженера испанского происхождения Августина Бетанкура (1758–1824), инженера-механика, одного из организаторов транспортной системы Российской империи. Автор книги «Бетанкур», вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей», профессор петербургского Политеха Дмитрий Кузнецов рассказал «Стимулу», как Бетанкур создавал в Мадриде Королевский кабинет машин. Коллекция разместилась в здании, построенном «самым интересным и плодовитым зодчим при Карле III — придворным архитектором Хуаном де Вильянуэва». 

«Коллекция насчитывала более тысячи машин и механизмов. Некоторые были в чертежах, но более пятисот — в реальном размере, поэтому имели реальную ценность для производственного процесса», — рассказал Дмитрий Кузнецов. Бетанкур заведовал собранием с 1788 года, оно просуществовало до вторжения Наполеона в Испанию, а затем самые ценные машины и механизмы (паровой двигатель) были вывезены во Францию, а остальные разрушены во время военных действий в Мадриде. Восстановить это, особенно после отъезда Бетанкура в Россию, не представлялось никакой возможности. Позже в здании открылся знаменитый музей «Прадо».