Анадырский острог божьей дюжины

Девятого декабря 1648 года в устье реки Онандырь (по-юкагирски — «Заячья река») забрел маленький отряд. Двенадцать человек, едва державшиеся от голода на лыжах после десятинедельного похода, сложили из валунов каменный крест. Он стал основой будущего Анадырского острога и первым сооружением России на далекой Чукотке. А предводитель «божьей дюжины» казак Семен Дежнев — первым человеком, кому удалось пройти Северо-Восточным проходом между Евразией и Америкой.

Классический вопрос: что побуждало тысячи промышленников и казаков идти в землю неведомую, студеную, во многом безлюдную, враждебную, с бескрайними болотами и ледяными торосами, безо всякой надежды на помощь, с мириадами комаров и мошки коротким летом, с обычной температурой минус 50 зимой и полярной ночью, откуда путь с донесением в столицу длился два года?

Подходящей для сельского хозяйства земли в Сибири было крайне мало, в драгоценных металлах надо было еще уметь разбираться, а своих рудознатцев и «хитрых розмыслов» тогда еще не было. Зато на востоке было два главных товара, не имевших аналогов в тогдашней Европе: «мягкая рухлядь» (пушнина) и «рыбий зуб» (моржовый клык). Они составляли одну из главных статей российского экспорта. В XVI веке стоимость соболиного «сорока» (связанные вместе 40 шкурок) колебалась от 10 до 300 рублей. Соболиная шуба стоила 30‒80 рублей.

В XVII веке с включением Сибири в состав России торговля «мягкой рухлядью» начала резко расти. Во избежание убытка для казны (англичане тайно скупали пушнину в Пустозерске, Окладниковой слободе и других местах) Царь Михаил Федорович закрыл для иностранцев все рынки и повелел торговать с ними только через Архангельск. В 1673 году через Архангельскую таможню европейские купцы вывезли 496 151 шкурку, в том числе 579 сороков соболей, 355 950 белок, 360 сороков куниц, 287 сороков норки, 15 970 лисиц, 288 сороков горностаев, 18 748 «собольих хвостов и пупков», 598 «собольих опушек», 15 550 «собольих кончиков», 28 795 «всяких кошек».

Моржовый клык весь скупался казной, которая установила монополию на продажи. В 1557 году цесарский посол Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии» писал: «Рассказывают о разнообразных животных, между ними животное величиной с быка, называемое тамошними жителями морз… Охотники бьют этих животных ради одних зубов, из которых московиты… искусно делают рукояти мечей и кинжалов…У турок, московитов и татар эти зубы продаются на вес и называются рыбьими зубами».

Его стоимость оценивалась в Москве по 60 рублей за пуд. Один моржовый клык, доставленный в европейскую часть России, тогда мог стоить дороже пары коней, а за два-три можно было купить в Белокаменной хороший дом. К примеру, «охочие служилые люди» Семен Дежнев с товарищами промышляли в районе устья Анадыря, где в 1656 году добыли 289 пудов «кости рыбы моржового зуба» на общую сумму 17 340 рублей.

Так что землепроходцам и казакам было ради чего «промышлять» в Сибири и ради чего плыть в негостеприимное Студеное море.

Современное изображение Семена Дежнева

topwar.ru

Златокипящая Мангазея

Промышленники и «охочие люди» Великого Новгорода давно освоили Печору и Северную Двину, побережье Белого и Карского морей. Новгородские одномачтовые лодьи-ушкуи и поморские кочи с XIII века ходили Студеным морем, добирались до Груманта-Шпицбергена, Новой Земли, проходили опасным проливом Югорский Шар.

Но «рыбий зуб», как и бивни «зверя-мамонта» чаще всего находили на материке, поэтому промышленники и охотники уходили по Студеному морю восточнее, до Обской губы. А после покорения Сибирского царства они могли уже сплавляться «дорогой Ермака» — по Иртышу и Оби с юга, от Тобольска, до Березова, Обдорского городка. Приводя к присяге и «примучивая» к ясаку вогулов, остяков и самоедов.

Для этого на Севере необходима была надежная база, в которую промысловики могли бы свозить «соболью казну» и «рыбий зуб», с тем чтобы затем охраняемым обозом отправлять в Москву.

База, по данным историка Василия Татищева, появилась в 1599 году стараниями письменного головы князя Василия Мосальского-Рубца. При впадении речки Мангазейки в Таз был заложен деревянный острог.

Появление опорной базы в Приобье в дополнение к «пути Ермака» создало еще и Мангазейский морской ход: от Холмогор малыми кочами по Северной Двине, Белому и Печорскому морям, оттуда через Югорский Шар до Ямала. Оттуда волоком с канатами и деревянными катками в Обскую и Тазовскую губу. Путь опасный, тяжелый и долгий, который преодолевали за пять-шесть недель (только волоком по Ямалу шли более месяца).

Даже после запрета «морского хода» в 1619 году (дабы иноземцы не прознали путь) ежегодно из Березова и Обдорска в Мангазею отправлялись 25‒30 кочей, перевозивших тысячи пудов груза. Для восстановления государства крайне необходимы были средства, которые как раз давали сибирская пушнина и моржовый клык — свободно конвертируемая валюта Нового времени.

nordarcheo.ru

Шуба для парусника

Один из самых спорных вопросов современных исследователей — как именно выглядели и как строились знаменитые поморские кочи, или кочмары. Специалисты опираются лишь на фрагментарные рисунки больших и малых кочей голландского путешественника из экспедиции Баренца Геррита де Веера, купца и шпиона Соединенных Провинций Яна Гюйгена ван де Линсхотена и управляющего голландской Ост-Индской компанией Николааса Витсена, лично видевших эти суда. Но судить по ним о достоинствах и недостатках кочей вряд ли разумно.

Историк Русской Арктики профессор Михаил Белов рассказывал о документе, найденном им в Архангельском областном архиве. «В упомянутом документе — челобитной холмогорского промышленника Пантелея Орлова конца семнадцатого века — рассказан случай повреждения “шубы льдяной”, иначе, этой самой “коцы” — ледовой защиты корабля от протирания его обшивки льдами во время продвижения по морю». Из этого профессор делал вывод, что конструкция коча предусматривала выпуклые, яйцеобразные борта, позволявшие ему выжиматься на поверхность, не будучи раздавленным льдами.

«Большой морской коч имел до 19 метров в длину, 5 метров в ширину, до 2‒2,5 метров осадки, 90 тонн водоизмещения и 40 тонн грузоподъемности, — пишет Михаил Белов. — На верхней палубе размещались две лодки, чаще всего карбаса, на нижней — три-пять железных якоря, весом от 5 до 10 пудов каждый, и в трюмах — грузы. Коч ходил под двумя парусами».

Создание «льдяной коцы» происходило из приколоченных в клинкер (внахлест) четырех-пятиметровых сосновых досок с пазами и отверстиями для креплений. Продольные пазы заливались смолой. Поверх паза накладывался пеньковый жгут и рейки, прижатые к доскам железными скобами. Обшивка располагалась так, что создавалась выпуклость бортов, высота которых над водой превышала два метра.

Еще одним важным отличием северных кочей от европейских судов того времени было наличие «коряника» — специального шпангоута-«кокоры», который устанавливался на скуле коча для формирования перегиба борта и придания ему дополнительной жесткости.

Сами кокоры укладывали на киль таким образом, чтобы древесный ствол образовал днищевую ветвь шпангоутной рамки, а корень — бортовую ветвь. К ним крепились доски наружной обшивки— «набои» или «обшивины». На уровне ватерлинии располагались порубни — распиленные вдоль на две части стволы, они своими концами крепились у штевней. Порубни и выполняли роль «ледовой шубы».

Ровная палуба также была особенностью конструкции коча: нахлынувшая штормовая волна свободно стекала за борт. А на европейских судах борта палубы заканчивались ступенькой. Ширина коча доходила до 6,4 метра. Малое соотношение ширины и длины — один к трем или к четырем — делало судно рыскливым, что устранялось за счет увеличенной площади руля.

Корма коча по ватерлинии имела заострение около 60°. Выше ватерлинии кормовое заострение закруглялось. Такая конструкция впервые появилась именно у поморов. Корма делалась почти отвесной, нос — сильно наклоненным. Максимальная осадка коча была 1,5‒1,75 метра. Малая осадка и наклонный форштевень свидетельствуют о приспособленности коча к плаванию на мелководье, битом льду и волоку.

Документально подтверждается, что при благоприятных ветрах поморские кочи могли проходить по 70‒80 миль в сутки, а некоторые умелые и удачливые мореплаватели выжимали даже по 100‒120 миль. В то же время современные английские торговые суда, заходившие в Архангельск, преодолевали в сутки не более 45‒55 миль, а голландские фрегаты — 35‒40 миль.

nordarcheo.ru

Серебряный призрак

Хищническая охота на пушного зверя привела к тому, что к середине века соболь в Западной Сибири во многом был выбит. Для поиска новых охотничьих угодий и погоне за ясаком промышленникам приходилось идти все дальше и дальше на восток, открывая неведомые земли. С Оби острожки смещались на Енисей, затем на Лену, где в 1632 году был основан большой Якутский острог — новый центр пушной и «клыкастой» промышленности после угасающей Мангазеи.

Еще одной важной причиной «натиска на восток» стали доставленные охочими людьми сведения о наличии у местных жителей серебряных изделий. То есть где-то на Востоке могли находиться месторождения серебра, столь нужного государевой казне, получавшей этот металл только из-за рубежа. В 1639 году промышленник Максим Перфильев во время похода на Витим услышал о реке Силькари, на берегах которой находили «блестящий камень». Находили эвенки подобные камни и в Прибайкалье, в районе горы Культук. Поговаривали о залежах серебра в верховьях Яны.

Якутский воевода Петр Головин отправил экспедицию Василия Пояркова на Зею и Шилку с наказом «приискать» серебро. Именно с Поярковым пошел в свой первый значительный поход на Яну и Индигирку служилый казак Семейка Дежнев в составе «охочих, служилых и промышленных людей», где выделялись бывалые землепроходцы Постник Иванов и Дмитрий Зырян-Ярило. Поход был удачный — открыли бассейн неизвестной дотоле Ковымы-реки.

К этому времени Дежнев, родом из Великого Устюга (по другим источникам — из Пинеги), уже 15 лет служил в Тобольске и Енисейске. Будучи женатым на якутке Абакаяде Сичю (не простая «иноземная девка» — дочь тойона Борогонского улуса Онокоя) и владея языком, успешно вел переговоры с местными князьями-тойонами на реках Татта и Амга, привел к ясаку «князца» якутов-кангаласов Сахея, который ранее воевал с русскими и последовательно убивал всех парламентеров. Возил соболиную казну в Якутск, что доверяли только проверенным и надежным людям.

Современники отмечали дипломатические способности Дежнева, который предпочитал и умел договариваться с местным населением. При нем и под его руководством не было зафиксировано ни одного погрома или случая насилия со стороны казаков по отношению к «иноземцам». Оттого и уважали «уруса» в дремучих северных краях.

Супругу Абакаяду Семен крестил (в крещении нарекли Абакан), сын Любим тоже был поверстан в казаки и ходил на Камчатку с землепроходцем Владимиром Атласовым.

Собираясь в поход, Дежнев оставил жену с сыном, коровой и теленком на попечение тестя. Но Абакаяда-Абакан не дождалась мужа из 19-летнего странствия — умерла.

Отряд Пояркова был послан с конкретной задачей: «проведать, где б, на которой реке государю прибыль учинить». Проведали: на Яне прибыль была гораздая. Дежнев с тремя казаками не только доставил новую соболиную казну в Якутск, но и отбил разбойное нападение ламутов в Верхоянских горах.

Заслуги служивого оценили, и он был включен в отряд Михаила Стадухина, который отправлялся на Оймякон. Там они в полной мере, без всяких измерительных приборов, прочувствовали на себе, что такое «полюс холода» и запредельные морозы. Но выжили, закалившись в этом леднике. Именно Стадухин открыл реку Колыму. Там же были основаны остроги Среднеколымск и Нижнеколымск — опорные базы промысловиков в этом регионе.

Серебряных россыпей не обнаружили, но пушнина в Якутск поступала бесперебойно. За ней теперь ватага за ватагой выходили еще восточнее — на Индигирку (Собачью реку), Алазею, Колыму. Одна из них привезла ободряющую весть. В Якутском архиве хранится отписка десятника Елисея Юрьева-Бузы о том, что около Индигирки протекает большая река Нерога или Погыча, «...а пала-де та река в море своим устьем, а на той-де реке Нероге, у устья морского недалече в горе, в утесе над рекою серебряная руда...».

Начальный лист отписки служилого человека Семёна Ивановича Дежнёва (Семейки Иванова Дежънева) якутскому воеводе Ивану Павловичу Акинфову и дьяку Осипу Степановичу о морском походе на реку Анадырь, по реке и о судьбе его спутников в 7156 (1648)-7162 (1654) годах. Отписку подал охочей служилый человек Данилко Филипов 11 (21) апреля 7164 (1656) года

Wikipedia

«Промыслить Погычу-реку»

Можно себе представить, как возбудились в воеводской избе. Решение «о приискании Погычи-реки и новых неясачных людей» было принято в пользу промышленников Нижнеколымска, как ближе всех находящихся к «Камню». Тем более что уже опытный служилый казак Семен Дежнев обязался со своей ватагой представить в казну «семь сороков пять соболей» (285 шкурок), после чего приказчик Нижнеколымска Втор Гаврилов выдал ему «наказную память». С ним в грамоту вписали 29 «покрученников», который Дежнев снаряжал на собственные средства.

На других кочах шли приказчик московского гостя Василия Усова Федот Попов-Колмогорец, приказчики устюжанского купца Василия Гусельникова Афанасий Андреев и Бессон Афанасьев.

Хождение по Студеному морю имеет свою специфику. Здесь непредсказуемые ветра и течения, непредсказуемые ледяные поля. Переменчивые ветры то нагоняют, то отжимают ледяную шугу. Моря полны подводных банок и мелей. Могучие реки ежегодно выбрасывают в океан миллионы тонн песка и ила, тонны крайне опасного для небольших судов плавника. Паковый лед может преградить путь в море, а молодые торосы способны и вовсе запереть мореходов в устье рек, в бухтах, проливах.

Поэтому для Дежнева коч строили под надзором десятника Ивана Пуляева, который сам на нем пошел кормщиком. Строили с тем расчетом, чтобы «итти заберегом» — каботажно, учитывая малую осадку кочей — два-три метра.

Выходили из Нижнеколымского острога 20 июня 1648 года на шести кочах. В устье Колымы к флотилии прибился «разбойный коч» Гераськи Анкудинова, лихого казака с сомнительной репутацией, без проезжей грамоты, по сути «воровски». С ним были 30 человек.

По данным «скасок» Якутской приказной избы, летом 1648 года ледовая обстановка в Студеном море в ту навигацию была благоприятной. Льда у побережья почти не наблюдалось, дули западные ветры. Но в этом были и свои минусы. На «чистой воде» усиливалось волнение. Неопытные Андреев с Астафьевым, испугавшись шторма, поворотили к берегу, и их кочи разбило о камни. Дежнев же пошел носом к волне и выгреб в открытое море, поборов качку.

Три месяца уцелевшие кочи болтало на волнах Ледовитого океана, забираясь гораздо выше 70-го градуса северной широты. Блуждали во льдах и туманах, опасались, что могут столкнуться с мифической «Новой землей», попасть в полярную ночь (в этих широтах она начинается в ноябре), надеялись только на «матку»-компас. Ориентиром был лишь пресловутый «Камень», сурово возвышавшийся по правому борту — Эквыватапский хребет.

Во время очередного шторма потеряли еще два коча, лишь три судна — Дежнева, Попова и Анкудинова — 20 сентября 1648 года узрели вдали Большой Каменный Нос.

Ряд исследователей считает, что островами «против Носу» были острова Диомида (остров Ратманова и остров Крузенштерна), один из которых ныне относится к Аляске. То есть является уже частью Американского материка, а «зубатые чухчи» были эскимосами. Иными словами, Семейка Дежнев со товарищи открыл Аляску за 90 лет до другой русской экспедиции полковника Афанасия Шестакова и майора Дмитрия Павлуцкого.

Обогнув «Нос» и уйдя «под лето» (на юг) Дежнев не знал, что он совершил великое географическое открытие — доказал, что Америка и Азия «не сошлись друг с другом» и здесь существует морской проход.

Дальнейшая одиссея землепроходцев превратилась в сплошную героическую драму. Один за другим были отнесены на юг и погибли кочи Анкудинова и Попова. Их обитатели выбрались на берег уже на Камчатке, но были ранены в столкновениях с коряками, а затем умерли от цинги.

Коч Дежнева «доплыл» до полярной ночи и потерпел крушение где-то в районе Олюторского залива, не потеряв ни одного человека. Дежнев со товарищи были первыми русскими людьми на Камчатке, попавшими сюда в октябре-ноябре 1648 года, за полвека до официального покорения полуострова пятидесятником Владимиром Атласовым.

Но вожделенная Анадырь-река теперь лежала гораздо севернее, за Корякским нагорьем. Теперь маленькому отряду предстояла лыжная экспедиция в зимних условиях по неведомой, враждебной местности. В отписке якутскому воеводе Дежнев рассказывал: « И з голоду мы, бедные, врознь розбрелись. А вверх по Анандыре пошло двенацать человек, а ходили дватцать ден, людей и аргишниц (оленьих упряжек. — “Стимул”), дорог иноземских не видали. И воротились на назад, и, недошед за три днища до стану, обначевались, почели в снегу ямы копать...А в те поры у нас не было подъячих, записывать некому, а осталось нас от дватцати пяти человек всего нас двенатцать человек».

Именно эта «божья дюжина» и вышла к реке и заложила Анадырский острог — первое русское поселение на Чукотке.

Перезимовав в остроге и оставив там «охочих людей» с припасами, построили малый коч и по Анадырю поднялись на 500 километров, воюя с анаулами и обнаружив целые залежи «рыбьего зуба».

Дежневу и его людям повезло: они выжили и добрались до Якутска, представив в казну обещанные «семь сороков пять соболей» и сверх того хорошую прибыль для всей ватаги. В виде поощрения ему доверено было везти в столицу соболиную казну Якутска и там же продать свою добычу (4,6 тонны моржовых клыков на 500 рублей), получив чин атамана. Новый чин позволил Дежневу теперь получать от казны целых «9 рублев в год» (плюс кормовые, овес и соль).