Как нам развивать ОПК

В 2011 году в России была принята масштабная Государственная программа вооружения на 2011–2020 годы (ГПВ-2020), поддержанная программой модернизации оборонной промышленности, которая после распада Советского Союза потеряла значительную часть материальных и кадровых ресурсов. Результатом реализации этих программ стало создание ряда уникальных систем вооружений — от ракет до танков — и существенное развитие ОПК.

В 2016 году в послании Федеральному собранию президент поставил задачу увеличить выпуск предприятиями ОПК высокотехнологичной продукции гражданского и двойного назначения, то есть диверсифицировать его и, соответственно, постепенно уменьшить государственный оборонный заказ. И это ставит ОПК перед серьезными испытаниями.

Мы решили обсудить проблемы оборонно-промышленного комплекса страны с известным специалистом по экономике ОПК, доктором экономических наук, заведующим лабораторией Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Игорем Фроловым.

— Что ожидалось от Государственной программы вооружения на 2011–2020 годы в начале ее реализации?

— К моменту начала ГПВ-2020 и программы переоснащения производственно-технологической базы оборонно-промышленного комплекса в рамках федеральной целевой программы «Развитие ОПК» (теперь входит в одноименную госпрограмму) считалось, что, если в рамках бюджета можно будет выделить значительные деньги на развитие, то оборонщики, получив их, смогут завершить тянущиеся много лет НИОКР, быстро создать новые образцы вооружений, военной и специальной техники (ВВСТ), а затем смогут освоить их серийный выпуск. Но реальность внесла коррективы в эти планы. Главной причиной лишь частичного выполнения планов выпуска стала недооценка степени деградации ОПК, как в аспекте потери ключевых специалистов, так и технологических компетенций.

Вторым фактором стала недооценка разрушения организационно-экономических связей между стадиями жизненного цикла «разработка — производство — эксплуатация» по многим видам ВВСТ. В норме параллельно производству и эксплуатации военной техники организации ОПК производят доработку вновь выпускаемых изделий, а Вооруженные силы накапливают опыт для разработки тактико-технических требований к системам оружия нового поколения. ОПК, в свою очередь, ведет поисковые работы и предлагает аванпроекты. Однако, если цикл «разработка — производство — эксплуатация» нарушен, возникают проблемы с созданием адекватного научно-технического задела под новое поколение ВВСТ, и это существенно удлиняет сроки принятия на вооружение изделий. Характерный пример — программа создания многофункционального истребителя (МФИ) Су-57. Прототипы МФИ были созданы еще в 1990-е годы (С-37 и МиГ 1.44), но они не пошли в серию из-за комплекса проблем того времени. К 2001 году техническое задание было переработано, а в 2010-м взлетел прототип МФИ — Т-50. Но первые образцы Т-50 были еще сырыми: авионика недоработана, не было ракетного вооружения нового поколения, разработаны были двигатели только первого этапа. Двигатель второго этапа, который станет базовым для Су-57, только сейчас начинают испытывать. В итоге вместо 55 самолетов по ГПВ-2020 Воздушно-космические силы закупят партию Су-57 с двигателями первого этапа в 12 единиц, что оправданно. Но МФИ Су-57 с двигателем второго этапа будут приняты на вооружение примерно ко второй половине 2020-х, и если считать годом начала разработки истребителя пятого поколения 1983-й (тогда начались работы по аванпроекту в ОКБ имени Микояна), то получается, что на создание нового поколения авиационной техники уйдет более сорока лет, что, мягко говоря, за пределами разумной нормы.

Кроме того, еще в 2012 году расчеты нашего института показали, что примерно в 2015–2016-м будет достигнут максимум доли военных расходов в расходной части федерального бюджета с точки зрения макробюджетной сбалансированности, и, следовательно, дальнейшее наращивание расходов, в частности гособоронзаказа, станет почти невозможным.

Резюмируем: буквально через четыре года после начала ГПВ-2020 стало ясно, что промышленность ОПК не успевает с модернизацией производственных мощностей и освоением ВВСТ нового поколения. В результате программу пришлось менять, в том числе корректировать в сторону выпуска модернизированных, а не новых видов ВВСТ. Этап бурного развития, когда проблемы решались увеличением финансирования, закончился. С 2016 года снова стали накапливаться новые проблемы, которые системно не решаются.

Такой новой проблемой, в частности, стал переход к такой системе планирования разработки и подготовки производства ВВСТ, в рамках которой новые изделия создаются не сразу (потому что высоки инженерные и технологические риски), а предварительно разрабатываются и отрабатываются ключевые технологии и схемно-конструкторские решения. Допустим, есть проблема создания летательных аппаратов нового поколения примерно к 2030–2035 году. Соответственно, нужно определиться, какие у них должны быть тактико-технические характеристики. Но институты Минобороны РФ, которые раньше занимались военным и научно-техническим прогнозированием, были серьезно сокращены в бытность министром обороны Анатолия Сердюкова. Подобные работы проводятся, но не в должном объеме. Со своей стороны наши ведущие оборонные ЦНИИ (ЦАГИ по аэродинамике, ВИАМ по материаловедению, Крыловский ГНЦ по судостроению и другие), должны ответить на запрос военных: «Да, ОПК сможет сделать такой-то научно-технический задел за десять-пятнадцать лет при таких-то объемах финансирования». Соответственно, необходимы экспертные и исследовательские площадки, где согласовывались бы взаимные требования и возможности. Тогда можно было бы сформировать компромиссный блок требований к новому поколению ВВСТ, который и вошел бы в новую программу. Но так не делается.

— А почему?

— С 2017 года началось реальное сокращение гособоронзаказа (правда, не по всем направлениям), и для ряда типов ВВСТ де-факто поддерживается только текущее функционирование ОПК, а финансирование перспективных проектов уменьшается. Поэтому многие коллективы больше заняты выживанием. Однако если такие проекты не будут финансироваться семь–десять лет подряд, то к 2025 году, когда, возможно, будет приниматься новая программа развития вооружений, у нас не будет научно-технического задела по некоторым видам ВВСТ.

Другой важный аспект развития ОПК — переход на цифровое проектирование и управление производством. Понятно, что бумажные чертежи, актуальные еще в 1990-е годы, теперь никого не интересуют. При переходе на цифру меняется и организация производственного процесса, и технологии. Цифровое проектирование и высокоточные обрабатывающие центры нового поколения из-за гораздо большей точности изготовления деталей и узлов требуют и существенно более высокой культуры сборки финальных образцов. Следовательно, необходима качественно иная подготовка и переподготовка промышленно-производственного персонала для освоения новых технологий.

К тому же выделение денежных средств на техническое перевооружение основных производственных фондов, на освоение и серийный выпуск новой техники шли с недостаточно большим лагом, а это тормозит освоение принципиально новых технологий. По-хорошему, программу перевооружения ОПК надо было начинать на три-четыре года раньше и учитывать ситуацию с опережающей подготовкой кадров. 

Су-57 с двигателем второго этапа будут приняты на вооружение примерно ко второй половине 2020-х

YouTube

— Но ведь еще с 1990-х годов говорили и писали, что кадры разбежались. В ОПК не осознавали глубины этой проблемы?

— Проблема была известна, но вот ее глубина не просчитывалась. Одна из проблем — систематическое пополнение промышленно-производственного персонала на серийных заводах. В разных местах набираемый персонал отличается не только по квалификации, но и по культуре. Понятно, что набрать рабочих на Новосибирский авиационный завод проще, так как Новосибирск — город-миллионник и есть из кого выбрать. А вот, например, для Комсомольска-на-Амуре это проблема.

Кроме того, по нашим оценкам, на серийных заводах ОПК зарплата промышленно-производственного персонала, то есть рабочих основных специальностей, должна быть примерно на тридцать-сорок процентов выше, чем в среднем по данному населенному пункту для работников одинаковой квалификации. Плюс желательны долгосрочные контракты с перспективой карьерного роста. Но Минобороны РФ по факту считает, что зарплата должна быть сопоставима со средней зарплатой по региону (для экономии издержек по гособоронзаказу), что ухудшает отбор и сохранение кадров.

— А разве нет каких-то внешних институций, которые должны контролировать все эти процессы, развязывая сложные узлы? Например, Военно-промышленная комиссия.

— Конечно, этим должна заниматься Военно-промышленная комиссия России. Но у нее нет большого аппарата. Центральный аппарат того же Минпромторга РФ тоже невелик. Многие функции переданы на откуп госкорпорациям. Де-факто за 1990-е — первую половину 2000-х был резко сокращен государственный аппарат управления ОПК, но взамен создана вполне сопоставимая по масштабам бюрократия в госкорпорациях, однако в разы дороже. А главное, у госкорпораций в приоритете коммерческие, а не государственные цели.

Наш институт, в частности, предлагает признать официально, что ряд коммерциализируемых проектов ОПК неокупаемы даже в долгосрочной перспективе. Например, программа Sukhoi Superjet 100 (хороший самолет по аэродинамическим и ряду других характеристик) не окупится в принципе. Это было известно и десять лет назад. Проект МС-21, как показывают расчеты, может выйти на операционную рентабельность, но окупаемость всей программы тоже под вопросом. Дело в том, что нас не пустят на многие рынки даже в долгосрочной перспективе, и поэтому итоговый объем выпуска будет недостаточным для окупаемости. Хорошие шансы достичь окупаемости только у российско-китайского проекта широкофюзеляжного дальнемагистрального самолета, так называемого CR929, который сейчас находится на этапе эскизного проектирования и отбора поставщиков основных систем для самолета. Это связано с тем, что перед ним будут открыты огромные рынки авиационных услуг Китая и стран Азиатско-Тихоокеанского региона.

Почему такое положение дел не признается? Это невозможно из-за принципов функционирования бюрократического аппарата. Понятно, что планово-убыточные проекты есть и у большинства оборонных корпораций, но для нас лучше, если они будут финансироваться отдельной строкой, без наращивания избыточной задолженности из-за банковских процентов и для целей сохранения и наращивания научно-технического потенциала под жестким государственным контролем.

Еще одна проблема — импортозамещение. Известно, что российский ОПК — это обрубок советского, осталось порядка 60 процентов мощностей от него. Поэтому кооперация с Белоруссией и Украиной была необходима, но с 2015 года она сворачивается.

Sukhoi Superjet 100 (хороший самолет по аэродинамическим и ряду других характеристик) не окупится в принципе

— Картина не самая оптимистическая, но вроде бы многие беды ОПК должна решить его диверсификация и переход к выпуску гражданской продукции.

— Проблема диверсификации ОПК — это лишь часть более общей проблемы открытости оборонного комплекса. В советское время комплекс мог позволить себе быть почти самодостаточным. На пике своей мощи половина его выпуска — это гражданская продукция, но с чем это связано? Государственное регулирование цен в СССР позволяло дотировать не только военное, но и убыточное гражданское производство ОПК. Теперь это невозможно. Необходима открытость комплекса. Это означает, что на нижние уровни кооперации, где изготавливаются комплектующие для ВВСТ и гражданской высокотехнологичной продукции, придется пустить частный капитал, который мог бы использовать мощности, технологические компетенции ОПК и его квалифицированный персонал для изготовления компонентов для своей продукции. У частного бизнеса есть собственные сбытовые сети, чего нет у оборонных предприятий. Тем более что частный капитал стремится к быстрой оборачиваемости, а ОПК привыкли работать с длительными циклами производства. Но когда в ОПК пойдет частный капитал? Когда рентабельность производства будет высокая. Но сейчас, наоборот, для экономии гособоронзаказа стремятся снизить ее максимально. К тому же гражданская продукция бывает профильной для ОПК, а бывает — непрофильной. Выпуск профильной продукции, например самолета МС-21, может быть и нерентабельным, но нужным для страны, в этом случае создается задел для нового поколения летательных аппаратов. А вот для выпуска непрофильной продукции, например каких-нибудь узлов для сельскохозяйственной техники, требуется высокая рентабельность. А иначе зачем осваивать это производство на оборонных заводах?

Возвращаясь к диверсификации. Задача здесь, на мой взгляд, ставится несистемно. В частности, запланировано нарастить к 2030 году производство гражданской продукции до 50 процентов общего объема продукции ОПК. Но это чисто бюрократический индикатор, никто не просчитывал, можно ли вообще достичь этого к 2030 году. И будет ли это рентабельно? ОПК же не должен подменять собой предприятия гражданского машиностроения… Задачу надо переформулировать: не диверсификация, а повышение открытости ОПК, но до определенных пределов.

В целом повышение открытости ОПК — это комплексная задача: придется постепенно повышать рентабельность производства, вводить раздельный учет, чтобы не переносить издержки военного производства на гражданские виды продукции, давать налоговые льготы на НИОКР по созданию новой гражданской техники. Думаю, нужна особая государственная программа, но не диверсификации ОПК, а обратного встраивания оборонно-промышленного комплекса в цепочки кооперации с предприятиями обрабатывающей промышленности, обеспечивающий взаимовыгодный технологический трансферт и перетоки кадров между военным и гражданским секторами. Надо оставить финальное производство, выпуск агрегатов и все критические технологии за ОПК, а комплектующие, то есть широкую номенклатуру товаров, совместимую с гражданским машиностроением, постепенно передавать частным предприятиям.

Проект МС-21, как показывают расчеты, может выйти на операционную рентабельность

Wikipedia

— А частный капитал будет выпускать гражданскую конечную продукцию на своих мощностях, размещая заказ на комплектующие в ОПК?

— Да. И такое частное предприятие в контур ОПК не должно входить. Лучше создавать совместные предприятия. Ведь диверсификация ОПК зачем нужна? Чтобы зарабатывать капитал для создания нового научно-технического задела, нового поколения вооружений после 2025–2030 годов. Но это потребует комплексного прогнозного моделирования, с которым ни Академия наук, ни ведомства по одиночке не справятся. Но пока такую задачу никто даже и не ставит.

— А кто раньше этим занимался? Госплан?

— В том числе. В Госплане было специальное подразделение, которое сводило и систематизировало частные планы оборонных министерств. Но и в СССР, как отметил в свое время председатель Государственной военно-промышленной комиссии Кабинета министров СССР Юрий Дмитриевич Маслюков, первый сбалансированный по финансам, материалам и трудовым ресурсам план развития советского военного-промышленного комплекса был принят и начал реализоваться только с десятой пятилетки. Планирование в таких масштабах очень сложная деятельность, отрабатывается и совершенствуется десятилетиями, а разрушено все было быстро.

— С учетом сказанного вами, насколько вообще возможна в современных условиях серьезная конверсия ОПК? Есть ли на это ресурсы у оборонного комплекса, кроме изготовления каких-то комплектующих?

— В двадцатом веке относительно хорошая конверсия оборонки в СССР была только один раз — в 1946-м — 1950-х годах. Но тогда была плановая экономика и ВКП(б). Сейчас одна из самых острых проблем — нехватка компетентных управленцев среднего и высокого уровня. Реально создано управление на основе мониторинга финансовых показателей, но, к сожалению, компетенции комплексного долгосрочного планирования и организации производства утеряны, а новые механизмы еще не воссоздали. Почему? Потому что руководство сосредоточено либо на явных, либо на текущих проблемах. Высшим органом управления ОПК, по сути, сейчас является Военно-промышленная комиссия России. Но с перспективным комплексным прогнозированием и планированием она не справляется, так как не имеет достаточного аппарата и экспертного сообщества, которые годами отрабатывали бы эти функции.

Как пример можно упомянуть проект стратегии развития авиационной промышленности до 2030 года. Ее базовый вариант разработала консалтинговая компания, специалисты которой не работали в отрасли десятилетиями и не знают ее системные проблемы изнутри. Но почему именно она? А так просто дешевле, чем пытаться организовывать работу рабочих групп на базе ведущих НИИ авиационной промышленности. Но в результате в последней редакции цель стратегии формулируется как выбор между ориентацией развития промышленности на глобальный рынок и глобальную конкурентоспособность или сосредоточение усилий на обеспечении потребностей внутреннего рынка авиатехники, а ключевым целевым показателем является завоевание к 2030 году восьми процентов мирового рынка. Но ведь это коммерческие цели, а не государственные. Когда ОАК или «Вертолеты России» пишут для себя подобные стратегии с коммерческими целями, то это оправданно. Но развитие авиационной промышленности страны должно исходить из цели более высокого уровня: повышение устойчивости и доступности услуг воздушного транспорта. Значит, целью стратегии является не разработка и производство самолетов и вертолетов как таковых, а создание авиационных систем, способных обеспечить развитие системы воздушного транспорта в целях повышения связанности территорий, причем в увязке с развитием железнодорожного и водного транспорта.

— Возвращаясь к вопросу о привлечении частного бизнеса. Надо как-то заинтересовать оборонные предприятия в том, чтобы они делились своими мощностями…

— Конечно. Но эта проблема решается не на уровне предприятия, а на уровне всего комплекса. Нужна комиссия, какой-нибудь центр, который собирал бы всю информацию по технологиям и свободным мощностям. Чтобы сохранить технологии, компетенции и квалифицированные кадры.

Кроме того, я предполагаю, что уже в следующем году мировая экономика может перейти к острой фазе глобального кризиса. А он будет иметь другую динамику, чем кризис 2008–2009 годов и, вероятно, продлится значительно дольше. Что придется делать? Увеличивать заказ для тех, кто вошел в кооперацию с ОПК, и тем самым поддержать их мощности. То есть это должно быть комплексным решением, увязанным на нескольких уровнях. А кто такие решения детально прорабатывает: от стратегических военно-политических целей до конкретных изделий и технологий? Вопрос риторический. Как обычно, будут думать, когда проблема проявится уже остро.

— Но ведь США, в 1990-е годы пережили цикл диверсификации. Вроде бы более или менее успешно.

— Опыт конверсии и диверсификации США в период с 1984-го и по середину 1990-х уникален. К середине 1980-х у них закончился очередной цикл перевооружения и надо было снижать объемы военных заказов. Но они в первую очередь, наоборот, расширили государственное регулирование, направленное на сохранение научно-технического и производственного потенциала, ликвидацию устаревшей инфраструктуры (складов, полигонов и так далее), а также расширили базу предприятий, которым Минобороны дает заказ. Это увеличило конкуренцию на уровне производства комплектующих и узлов. Во многих случаях это продукция двойного назначения, например взлетно-посадочные устройства (шасси) вертолетов. Разрешили также интеллектуальную собственность на военные разработки отдавать на гражданские нужды. А с другой стороны, закрыли много убыточных оборонных предприятий и перенесли заказы на новые гражданские. В результате многие гражданские машиностроительные предприятия США, втянутые в выполнение оборонного заказа, производят более 70% гражданской продукции. В этих условиях часть издержек военного производства можно перенести на гражданские изделия.

Дополнительно, Дональд Трамп в 2017 году принял решение, позволяющее в рамках федеральной контрактной системы США давать льготы на тендерах своим фирмам, а не зарубежным. Возможно, потому что таких фирм тысячи, есть из кого выбрать.

В нашем случае к росту себестоимости продукции приводит и перекредитованность предприятий ОПК. Банк России держит высокую ставку рефинансирования: коммерческий кредит для предприятий ОПК даже в очень хороших льготных условиях — девять процентов. А если реальная рентабельность четыре процента, а предприятие берет кредит под девять процентов (а брать необходимо из-за нынешних особенностей реализации гособоронзаказа), то с неизбежностью возникают проблемы списания и погашения задолженностей. То есть кредитование — это помощь не столько ОПК, сколько банкам. Может, ограничить аппетиты банковской системы? А то сейчас перекредитованность ОПК — это многие сотни миллиардов рублей.