Наука и технологии 8 сентября 2020

Как Семенов стал Тян-Шанским

Праправнук знаменитого ученого Михаил Арсеньевич Семенов Тян-Шанский обнаружил, расшифровал и перевел с французского переписку Петра Петровича с сестрой, охватывающую период времени от ранней юности до знаменитой экспедиции на Тянь-Шань. В обнаруженных письмах всплывают новые детали и обстоятельства, дополняющие официальные биографические источники. «Стимул» впервые публикует фрагменты писем с комментариями исследователей
Как Семенов стал Тян-Шанским
П. П. Семёнов-Тян-Шанский (1870-е годы)
Wikipedia

Биография Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского, казалось бы, изучена вдоль и поперек: изданы и переизданы его мемуары, биографии ученого выходили в цикле «Жизнь замечательных людей», вне серий, к юбилеям и под действием творческого порыва, опубликованы мемуары его детей, ставших известными учеными, и даже их переписка, проливающая свет на бурные события отечественной истории. Казалось бы, изучено все. Но праправнук ученого Михаил Арсеньевич Семенов Тян-Шанский обнаружил, расшифровал и перевел с французского переписку Петра Петровича с сестрой, охватывающую период времени от ранней юности ученого до знаменитой экспедиции на Тянь-Шань, во время которой Петр Петрович впервые описал эту горную систему, за что впоследствии получил приставку к фамилии — Тян-Шанский — и право передавать ее по наследству.

Михаил Арсеньевич рассказал «Стимулу», чем отличается подача событий в тексте официальной биографии и во вновь обнаруженных письмах, в чем состояли трудности работы с текстами писем и какова живая речь разностороннего ученого, государственного деятеля, страстного собирателя голландской живописи, вице-председателя Русского географического общества.

СТШ КАБИНЕТ.jpg
В рабочем кабинете Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского
Наталия Михальченко

 

Люди воскресают

Уже несколько десятков лет праправнук Петра Петровича доктор физико-математических наук Михаил Арсеньевич Семенов-Тян-Шанский ведет работу с эпистолярным архивом семьи Семеновых-Тян-Шанских. Он принадлежит к основанной академиком Людвигом Фаддеевым научной школе математической физики, одной из самых авторитетных в мире, имеет «неплохой», даже по его скромной оценке, индекс цитируемости и «международное реноме». Его увлечение разделяет и супруга — историк, кандидат исторических наук Александра Юрьевна Заднепровская, которая происходит «из родственной семьи по линии бабушки, жены Михаила Дмитриевича Семенова-Тян-Шанского (внука Петра Петровича. — “Стимул”)». «Мы имеем общую семейную и культурную традицию, — говорит Михаил Арсеньевич. — Занятия семейной историей — это вещи объективно интересные, но они приносят еще и субъективное удовлетворение. Это очень хорошие люди, и за строчками писем эти люди воскресают».

magnifier.png Михаил Арсеньевич рассказал «Стимулу», чем отличается подача событий в тексте официальной биографии и во вновь обнаруженных письмах, в чем состояли трудности работы с текстами писем и какова живая речь разностороннего ученого, государственного деятеля, страстного собирателя голландской живописи, вице-председателя Русского географического общества

Работа с рукописными архивами семьи началась с мемуаров сына Петра Петровича, выдающегося статистика, географа, автора фундаментальных работ по теоретической географии Вениамина Петровича Семенова-Тян-Шанского (1870–1942), умершего в блокадном Ленинграде, «последнего могиканина гумбольдтовской географии» по определению его биографа Павла Марковича Поляна. В этом году исполнилось 150-лет со дня его рождения. Тысяча страниц, исписанных бисерным почерком, рассказывают о колоссальных потрясениях, которые вместе со страной переживали представители образованного класса. «В рукописи упомянуто около двух тысяч имен; ее комментирование представляет собой отдельную непростую задачу. Часто эти комментарии позволяют понять и то, о чем сам автор пишет только между строк. Вот один маленький пример, позволяющий представить себе масштаб катастрофы, которую пережила страна. В главе о своей юности Вениамин Петрович описал еженедельные собрания — «субботы» у академика Ламанского, на которых собирался цвет тогдашней петербургской научной молодежи — будущие приват-доценты и профессора, имена которых можно найти теперь в энциклопедиях и справочниках. Их длинный и суховатый перечень дает, выражаясь статистическим языком, репрезентативную выборку. Оказалось очень поучительно проследить их дальнейшую судьбу. Примерно из 20 человек, упомянутых автором, четверо умерли от голода в Петрограде в 1919–1920 годах, еще трое — от голода же во время блокады, шестеро оказались в эмиграции или были высланы из СССР, двое умерли в ссылке после арестов и громких показательных процессов, еще трое расстреляны или погибли в тюрьме во время предварительного следствия.

Рукопись удалось еще в советское время перепечатать на машинке, получилось два десятка машинописных папок, затем, в начале 1990-х, она была набрана на компьютере, и это позволило подготовить комментарии и затем полностью ее издать.

СТШ ПП МОЛОД.jpg
Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский в молодости
Предоставлено М. А. Семеновым-Тян-Шанским

Далее свое внимание исследователи обратили на другого представителя семьи — родного брата деда Михаила Арсеньевича, поэта эпохи раннего символизма, известного как Леонид Семенов (1880–1917). «Леониду Семенову принадлежит печальная честь стать первым поэтом, убитым после Октябрьской революции, и убит он был именно как “писатель”, из опасения, что в его рукописях могут быть разоблачения, связанные с той волной насилия и грабежа, которая охватила в конце 1917 года русскую деревню», — уверен Михаил Арсеньевич. Убит он был рядом с теми местами, где родился и жил его дед Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский. В семье больше ста лет хранится написанная Леонидом Семеновым незадолго до гибели исповедальная книга «Грешный грешным», ее последние страницы — это фактически дневник, последние записи в котором сделаны в день его убийства. Часть рукописи была при его убийстве буквально расстреляна, ее собирали по клочкам.

История Леонида связана с ключевыми событиями начала века — от символистской поэзии, высоко ценимой Блоком (он был его университетским товарищем и вместе с Леонидом дебютировал в студенческом сборнике стихов) к революции 1905 года, социал-демократии, затем, после нескольких лет революционного искуса, — к отказу от революции, обращению к учению Льва Николаевича Толстого, дружбе и переписке с самим Толстым, продлившейся вплоть до его смерти, и, наконец, возвращению к православию и решению стать православным священником. «В архиве Академии наук нашлись письма Леонида Семенова последнего года жизни, письма его брата и сестры, ставших свидетелями его гибели. Прочитанные вместе с предсмертным дневником, эти письма позволяют восстановить историю революционной катастрофы в деревне практически в “реальном времени”», — подчеркнул Михаил Арсеньевич.

magnifier.png «Сестра Петра Петровича была замужем за академиком Яковом Карловичем Гротом, выдающимся филологом и воспитателем сыновей Александра Второго, — и мы решили посмотреть: а что есть в фонде Грота? И обнаружили переписку Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского с сестрой. Так наша работа неожиданно из начала двадцатого века переместилась на семьдесят пять лет назад — в сороковые и пятидесятые годы девятнадцатого века»

Эти письма сохранились в архиве еще одного сына Петра Петровича — выдающегося зоолога Андрея Петровича Семенова-Тян-Шанского (1866–1942), умершего в блокаду. Письма самого Андрея Петровича и его друзей охватывают более 60 лет (с 1880-го до начала 1940-х). Эти письма легли в основу подготовленной Михаилом Арсеньевичем Семеновым-Тян-Шанским вместе с женой большой книги «Письма больше, чем воспоминания». «Рамки доступной нам переписки раздвинулись, и она превратилась в настоящий роман в письмах, который выходит далеко за пределы чисто семейной истории. Многие люди, упомянутые на страницах этой книги, оставили заметный след в истории русской культуры, другие, напротив, неизвестны и практически забыты. В собранных нами письмах вновь звучат их голоса, отмеченные редким благородством; они сливаются в полифонический рассказ о времени, и герценовская метафора о запекшейся крови событий реализуется в нем подчас слишком буквально», — отмечают исследователи в предисловии к изданию.

«Занимаясь архивом Андрея Петровича, мы решили поискать еще и вокруг, исследовать разные родственные фонды тоже. Сестра Петра Петровича была замужем за академиком Яковом Карловичем Гротом, выдающимся филологом и воспитателем сыновей Александра Второго — цесаревичей Николая Александровича и Александра Александровича, будущего императора Александра Третьего, и мы решили посмотреть: а что есть в фонде Грота? И обнаружили переписку Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского с сестрой. Так наша работа неожиданно из начала двадцатого века переместилась на семьдесят пять лет назад — в сороковые и пятидесятые годы девятнадцатого века», — рассказывает Михаил Арсеньевич.

СТШ СЕСТРА.jpg
Писательница, переводчик, публицист Н. П. Грот (Семенова), старшая сестра П. П. Семенова-Тян-Шанского
lounb.ru

 

Крест-накрест и частично по-французски

Переписка с сестрой Натальей Петровной (1825–1899) состоит из 185 писем, две трети из которых написаны собственноручно Петром Петровичем, и охватывает два десятилетия их жизни, начиная с ранней юности до отмены крепостного права, в подготовке которой Петр Петрович деятельно участвовал. «Эти письма никто никогда не перечитывал, кроме самой Натальи Петровны, но и она их читала, может быть, не очень внимательно. Когда после смерти мужа она разбирала архив, то делала на письмах хронологические пометки, пытаясь разобрать письма по хронологии, и иногда с ошибками, как выяснилось при тщательном анализе положения дел, — говорит Михаил Арсеньевич. — А когда Петр Петрович писал свои мемуары, как раз в это время Наталья Петровна умерла, и письма лежали у ее сына, то и сам Петр Петрович письма не перечитывал, писал мемуары по памяти. Память у него была прекрасная, хотя, как выяснилось, не безошибочная. Там есть некоторые аберрации довольно значительные. Главное, что это совершенно другая эмоциональная тональность. Мемуары написаны эпично, в письмах звучит живая речь». 

magnifier.png Длинные, до 40 листов, письма относятся к поездке Петра Петровича за границу после смерти жены, в 1853–1855 годах. Письма позволяют «передатировать» встречу Петра Петровича с Александром фон Гумбольдтом — географом и путешественником, исследователем Южной Америки, состоявшуюся в Берлине

Первые письма датированы весной 1844 года, когда Наталья Петровна окончила Екатерининский институт благородных девиц и уехала в усадьбу Рязанка к дяде, а Петру Петровичу оставалось еще год учиться в Школе гвардейских подпрапорщиков в Петербурге, и он писал сестре в деревню. На период интенсивного обмена письмами приходится много драматических событий в жизни брата и сестры. В 1847 году умирает их мать, в 1849-м рассматривается дело Петрашевского, с которым Петр Петрович тоже косвенно был связан: вместе со своим другом, впоследствии известным зоологом и историком Николаем Яковлевичем Данилевским, по программе исследований, одобренной Русским географическим обществом, Петр Петрович отправляется в экспедицию по русской Черноземной области, чтобы «изучать русские черноземы как удивительное природное явление, которого нет ни в каких других странах». По дороге Данилевского арестовывают жандармы за участие в кружке Петрашевского. Петр Петрович вынужден продолжить экспедицию один и пишет сестре, как это ему тяжело, а затем о своих попытках спасения друга — правда, с нулевым результатом. «Ситуации с петрашевцами довольно подробно отражена и в мемуарах Петра Петровича, и в них нет отклонений от исторической точности по сравнению с письмами, но в письмах есть дополнительные детали, эмоции, по письмам становится понятно, как ему было лично трудно, как он эти события переживал», — комментирует Михаил Арсеньевич.

Далее по найденным в архиве Академии наук письмам можно проследить историю обручения и замужества Натальи Петровны, увлечение Петра Петровича Верой Ивановной Буниной, а затем Верой Александровной Чулковой. «Трогательный роман с Верой Александровной полностью отразился в письмах от 1851 года. В 1850-м он с ней познакомился и только в 1851 году решился сделать предложение. Они обвенчались и год провели в деревне, так как у них не было денег на петербургскую жизнь. Наталья Петровна в это время вместе с супругом жила в Гельсингфорсе (ныне Хельсинки. — “Стимул”), — отмечет Михаил Арсеньевич. Затем переписка переходит в короткие записки: обе семьи оказываются в Петербурге, Яков Карлович Грот получает должность воспитателя наследника престола, у Петра Петровича рождается сын, заболевает чахоткой жена, медики прогнозируют быструю и неминуемую ее смерть, и сестра спасает брата от начавшейся у него на этой почве нервной горячки.

СТШ ПИСЬМО.jpg
Копия письма о путешествии за границу
Предоставлено М. А. Семеновым-Тян-Шанским

Длинные, до 40 листов, письма относятся к поездке Петра Петровича за границу после смерти жены, в 1853–1855 годах. Письма позволяют «передатировать» встречу Петра Петровича с Александром фон Гумбольдтом (1769–1859), географом и путешественником, исследователем Южной Америки, состоявшуюся в Берлине. «В мемуарах у него неправильно написано, когда именно он встречался с Гумбольдтом. Текстологическая и историческая задача — установить верные даты с помощью календаря, дат Пасхи, по упоминаниям дней недели и чисел — была очень интересной. Пришлось повозиться с этими письмами», — признается Михаил Арсеньевич.

СТШ ГУМБОЛЬДТ.jpg
Александр фон Гумбольдт. Портрет работы Йозефа Карла Штилера. 1843 год
commons.wikimedia.org

На некоторое время в 1855 году переписка прерывается (брат и сестра общались лично), а затем возобновляется во время экспедиции на Тянь-Шань. Письма 1860-х годов, когда Петр Петрович женился во второй раз, по словам исследователя, уже не такие интересные, «немножечко бытовые — о том о сем», переписка приобретает дневниковый характер, а затем сходит на нет. 

«Письма Петра Петровича сестре было не так просто прочесть. Они примерно на треть написаны по-французски. Тут мне помогло то обстоятельство, что я, будучи математиком, много лет преподавал во Франции, — раскрывает секреты работы с находками Михаил Арсеньевич, но признает, что языковая трудность была не единственной, «некоторые письма прочесть было исключительно трудно, текстология была нетривиальна в некоторых случаях».

«Есть замечательное письмо на 30 страницах, в нем идет речь о путешествии за границу. Оно написано так: сначала мелким почерком заполнены листы от первого до последнего, потом он перевернул рукопись на 90 градусов и продолжил: от последней страницы до первой, крест-накрест. Я в архиве заказал копию, и, глядя на этот файл, увеличивая его фрагменты по-разному, текст удалось прочесть. Вот такая штука! — в голосе исследователя звучит восторг. — Я потом там же, в архиве, нашел письма других корреспондентов Наталии Петровны, которые тоже писали так, потом еще поперек».

СТШ ПРИВАЛ.jpg
Привал П.П. Семенова. Художник П.М. Кошаров. 1857 год
Предоставлено М. А. Семеновым-Тян-Шанским

 

На Тянь-Шане

Среди самых ярких образцов эпистолярного жанра, вышедших из-под пера Петра Петровича, его письма, относящиеся ко времени подготовки к экспедиции на Тянь-Шань и самого исследования этой горной системы.

Восьмого апреля 1857 года он пишет сестре из Омска:

 

«Я приехал сюда в последних числах февраля с тем, чтобы испросить у Генерал-Губернатора необходимый для летних моих путешествий казачий конвой из 20 или 25 человек. Но Генерал-Губернатора не было: он двигается непосредственно из Петербурга со скоростью трех станций в сутки. Нужно было сидеть и ждать у моря погоды. В конце Вербной недели он прибыл наконец в Омск. Не обошлось без затруднений. Сначала я получил полный отказ, которым однако нисколько не был смущен, и продолжал свою атаку. Мадам Гасфорт, супруга Генерал-Губернатора, заступилась за меня, поцеловала лишний раз руку своего мужа, и наконец я подал такую убедительную записку, что отказать было невозможно. Все было исполнено по моей просьбе, но праздники застали меня в Омске. Меня просто Генерал-Губернатор не выпустил, потому что дороги обратились в непроходимые грязи, и казачество на Иртышской линии все пьяно, т. е. путешественник рискует сломать себе голову. Я выезжаю только в четверг, потому что в среду будет большой бал у Генерал-Губернатора, на который я задержан.

Я утешаюсь мыслью, что в путешествии моем не встречу уже никаких препятствий. Дорога отсюда до Семипалатинска идет 700 верст вдоль Иртыша, не переезжая ни одной реки. Иртыш в Семипалатинске уже прошел. Экипаж мой ждет меня на Иртышском берегу. 270 верст оттуда до Аягуза ни одной речки, а там предстоит несколько грязных солончаков и несколько хороших переправ. Затем за Кейсык-Аузом проход 370 верст. Далее расположены долины, в которых весна ждет меня в полном своем блеске.

И во сне и наяву передо мною горы и долины Небесного Хребта (Тянь-Шаня), которые уже несколько лет сряду манили мое воображение. Я еду с целым запасом серебряных монет, алых сукон, ситцов, кумачей, ножниц, на которые надеюсь приобрести дружбу дикокаменных и других киргизцев, а также необходимых для моего каравана верблюдов и т. д. Из укрепления Верного я выеду вероятно не менее как с восемью вьючными верблюдами, да десятком запасных лошадей. Я даже достал себе художника на все лето, и притом очень удовлетворительного.

Если будут или были от меня через горных офицеров посылки, т. е. ящики с камнями и гербариями, то прошу сберечь их где бы то ни было до моего приезда».

magnifier.png «Конвой мой состоит из 20 казаков, конечно, превосходно вооруженных, т. е. у каждого ружье, пистолет, штык и шашка и по 60 патронов. Правда, ружья стреляют криво и косо, осекаются из десяти раз пять, а пистолеты еще хуже, но этого никто не знает. У меня же и у Кошарова есть по револьверу, которым не мало удивляются Буруты, так называют дикокаменных Киргизов Китайцы»

 

В действительности во время экспедиции Петр Петрович и его спутники не раз подвергали себя серьезнейшей опасности и даже одним своим присутствием повлияли на ход междоусобной борьбы местных племен. Он пишет 22 июня 1857 года из лагеря Санташ — горного прохода на озеро Иссык-Куль у подошвы Тянь-Шаня:

 

«Я сижу теперь в юрте дикокаменных, или черных киргиз на реке Каркаре у самой подошвы Небесного хребта или Тянь-Шаня. Мы в гостях у Манапа или Султана племени Богинцев Бурамбая, которого владения простираются от Китайских пределов до половины озера Иссык-Куля. Мы (т. е. я и путешествующий со мной художник Кошаров) живем здесь очень открыто. Каждое утро к нам приезжают манапы дикокаменных Киргизов справляться о нашем здоровьи, приносят нам барана, кумыс и т. д.

Конвой мой состоит из 20 казаков, конечно, превосходно вооруженных, т. е. у каждого ружье, пистолет, штык и шашка и по 60 патронов. Правда, ружья стреляют криво и косо, осекаются из десяти раз пять, а пистолеты еще хуже, но этого никто не знает. У меня же и у Кошарова есть по револьверу, которым не мало удивляются Буруты, так называют дикокаменных Киргизов Китайцы.

СТШ КОЛЫВ ОЗ.jpg
Общий вид Колыванского озера (в 25 верстах от Змеиногорского рудника). Художник П.М. Кошаров. 1857 год
Предоставлено М. А. Семеновым-Тян-Шанским

Обстоятельства, при которых мы прибыли к Бурамбаю, не мало способствовали расположению его к нам. Вот уже три года, как он ведет усильную войну с Сара Багишем, другим племенем дикокаменных Киргиз, подданными Кокандского Хана. Везде Сара Багиши имеют вверх: в прошлом году разграбили аулы самого Бурамбая, захватив две его юрты и двух его жен (у него четыре жены); нынешнею весною они разбили целый род Богинцев — 600 человек убили, 1200 взяли в плен, захватили весь скот и имущество и выгнали Бурамбая с озера Иссык-Куля, захватив половину его земель. Бурамбай был в последней крайности, ожидая нападения на собственные аулы, и только прибытие русского отряда, т. е. случайное прибытие нас грешных числом 23 человека возвратило ему спокойствие.

Сара Багиши, известившись о нашем прибытии (а азиатские известия всегда растут и преувеличиваются по дороге как снежная лавина), очистили озеро Иссык-Куль и поспешно бежали со своими юртами и стадами за Небесный хребет, это верст за 300 от Бурамбаевых аулов, от которого они уже стояли в 20 верстах. Вероятно, 20 моих конвойных казаков были преувеличены в 200 или 2000, два револьвера — в две пушки и т. д., только результатом было то, что перед нами бежали целое племя, которое может выставить 30 000 всадников, и Иссык-Куль возвращен русской супрематии. Просто невероятно!

magnifier.png «Лошадь нашего баида (вожака) расколола себе все копыта вдоль, моя упала, изранила себе ноги и шла вперед, оставляя кровавый след по тропинке, Кошаров упал со своей лошадью и был спасен казаком, который удержал лошадь за хвост. Наверху нас встретила страшная стужа, несмотря на 13/25 Июня под палящим “итальянским” солнцем»

Я поспешил однако же воспользоваться таким невероятным случаем и отправился на южный берег Иссык-Куля и оттуда на вершину знаменитого горного прохода Зауки в Небесном Хребте. Это единственная удобная торговая дорога в Малую Бухарию, т. е. в Кашгар и Турпак. Конечно, удобство есть понятие относительное. Я оставил 10 своих казаков у подошвы прохода (4 остались у Бурамбая с нашими верблюдами и вещами) и пошел с пятью казаками и без всяких вьюков, начал подниматься вверх, во-первых горный проход оказался всего в 10400 футов (т. е. три Везувия или три Брокена один на другом или если на Большой Сен-Бернард поставить Везувий), во-вторых, последний подъем от верхнего зеленого озера к вершине был страшно затруднителен. Мы едва могли идти крутою тропинкою зигзагом пешком, ведя в поводу лошадей по страшным скалам и каменьям, встречая на каждых 10 шагах свежие трупы лошадей и верблюдов, перед которыми наши лошади бросались в сторону в испуге, рискуя увлечь нас за собою. Лошадь нашего баида (вожака) расколола себе все копыта вдоль, моя упала, изранила себе ноги и шла вперед, оставляя кровавый след по тропинке, Кошаров упал со своей лошадью и был спасен казаком, который удержал лошадь за хвост. Наверху нас встретила страшная стужа, несмотря на 13/25 Июня под палящим “итальянским” солнцем.

Два озера на вершине Заукинского прохода были покрыты толстым льдом, в западинах глыбы снега, на окружающих вершинах очень невысоко поднимались над озерами толстые шапки слежавшегося вечного снега, холодная речка лениво катит свои воды в

ледяное озеро. Кругом однако же ковер оригинальных блестящих ярких красок альпийских цветов, впереди целый кряж низких холмов, сверху донизу засыпанных снегом. До этих холмов мы только и могли доехать.

Я уже успел определить высоту горного прохода. Но время было далеко за полдень; облака окружили нас со всех сторон и пошел снег. Благоразумие приказывало вернуться. Нужно было опасаться бурана, т. е. метели. Со мною оставалось только 2 казака; остальные отстали с ранеными и усталыми лошадьми внизу. Цель моя была достигнута: высота горного прохода определена, растения собраны, виды сняты, состав пород определен.

magnifier.png «Послезавтра я собираюсь в вершину Кара, а потом на Текес, все это в долинах Небесного хребта или Тянь-Шаня, который в верховьях Текеса и Каркоры кажется выше Кавказского хребта. В юрте моей мы живем с комфортом: чисто, опрятно, просторно и даже красиво, лучше моих последних резиденций в провинции, так что я предпочитаю хорошую юрту своему разваливающемуся дому в Петровке на летнее время»е

<…> Постились мы ужасно все время; сухари да чай и больше ничего. Но на Иссык-Куле попалась нам добыча. Рыбы здесь множество. Как ее ловить, это другой вопрос, но не состоит ли русский гений именно в том, чтобы делать все с необыкновенною диогеновской простотою средств. На рыбную ловлю в мелких заливах и лагунах Иссык-Куля казаки отправились в костюме Адама с шашками в руках и нарубали около 11 пудов рыбы — всё крупных и вкусных сазанов. Сколько могли мы съели, остальных посолили и взяли с собою; нас было 21 человек с киргизскими вожаками.

<>Климат на Каракоре холодный. При высоте 6000 футов каждую ночь почти бывает иней.

Послезавтра я собираюсь в вершину Кара, а потом на Текес, все это в долинах Небесного хребта или Тянь-Шаня, который в верховьях Текеса и Каркоры кажется выше Кавказского хребта. В юрте моей мы живем с комфортом: чисто, опрятно, просторно и даже красиво, лучше моих последних резиденций в провинции, так что я предпочитаю хорошую юрту своему разваливающемуся дому в Петровке на летнее время.

За совершенный поход мы поплатились только двумя лошадьми: одна переломила себе спинной хребет, другая разбилась вдребезги при падении со скалы, да мы с Кошаровым слегка поранили себе ноги, а впрочем здоровы и веселы».

СТШ ЧИЛИК.jpg
Долина реки Чилик. Художник П.М. Кошаров. 1857 год
Предоставлено М. А. Семеновым-Тян-Шанским

 

Биографическая и эмоциональная дельта

Развернутые цитаты из писем, расшифрованных Михаилом Арсеньевичем Семеновым-Тян-Шанским, позволяют услышать рассказ великого путешественника о главной экспедиции своей жизни в прямом изложении, без сглаживания острых углов, как он потом сделал при написании мемуаров. «Он писал свои мемуары в восемьдесят лет. Это было такое эпическое повествование, там уже острые углы смягчены. В письмах сестре он прямо и непосредственно говорит о своем отвращении от военной службы, о тяжелом безденежье, почти что голоде, пишет, что не может оставить своего слугу без еды, но сам-то он может не обедать… Когда ему было только семнадцать лет, он уже написал, что выбрал для себя занятия наукой, — отмечает Михаил Арсеньевич. — И эту программу Петру Петровичу удалось реализовать. Для него характерна очень большая цельность. К тем мыслям, которые он высказывает в письмах в юности, он возвращался, можно сказать, до конца жизни. По этим письмам видно, что он был человеком крайне последовательным и от своих взглядов, весьма благородных, не отступал. Но вот эмоциональная окраска этих писем совсем другая. Это живые письма, в которых видна “кровь событий”». 

Переписку Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского с сестрой планируется издать в виде отдельной книги, использовав для комментирования все имеющиеся источники, в том числе пятитомные мемуары, выдержавшие уже несколько изданий. Михаил Арсеньевич сам готовит оригинал-макеты. Издательству остается только полиграфическое исполнение.

Михаил Арсеньевич даже слегка удивлен, что письма не были найдены ранее и не использованы ни в одном из вариантов биографий Петра Петровича. Лучшую биографию Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского, по его мнению, написал в 1928 году, к столетию Петра Петровича, его старый друг и в то время секретарь Русского географического общества Андрей Андреевич Достоевский. «Он был младше по возрасту и не мог знать Петра Петровича в молодости, поэтому его детство и юность Достоевский писал по мемуарам: аккуратно прочел и изложил. Петр Петрович обрывает свои мемуары на освобождении крестьян, и вот тут Достоевский хорошо знал материал, и продолжил, описав его жизненный путь вплоть до смерти», — рассказывает Михаил Арсеньевич. На момент работы Андрея Андреевича Достоевского над биографией Петра Петровича переписка последнего с сестрой хранилась у сына Натальи Петровны Семеновой-Грот Константина Яковлевича Грота. Он занимался историей семьи, написал биографию отца Петра Петровича Петра Николаевича Семенова, другие биографические статьи. «Но и Грот, и Достоевский вот эту переписку Петра Петровича с сестрой пропустили», — говорит Михаил Арсеньевич.

СТШ РЕПИН.jpg
И.Е. Репин. Портрет географа, статистика, почётного члена Академии наук и Академии художеств, члена Государственного Совета Петра Петровича Семёнова-Тян-Шанского. Этюд к картине Торжественное заседание Государственного Совета
commons.wikimedia.org

 

Не оставляя следов

Комментируя «Стимулу» ценность письменных источников — дневников, мемуаров, личных писем — для воссоздания реальности в ту или иную историческую эпоху, много работающий с архивными материалами режиссер-документалист Роман Ершов сравнил архивы с рекой времени: «В эту реку постепенно каждый год вливаются, вливаются ручейки, эта река становится все шире, шире, человечество растет, информации, которую можно зафиксировать, становится все больше, больше… Но смотришь и думаешь: а что от нашего времени в архивах может остаться? Изображений очень много, любительских снимков, но что касается литературных записей — писем, дневников, то тут дело плохо. Никто дневников не ведет, в основном СМС, короткие записи в социальных сетях. И несмотря на то, что информации очень много, эмоций, впечатлений, записей, которые детально фиксировали бы какие-то события, практически нет. По публицистическим статьям очень трудно создать объективную картину, потому что всегда за любой публицистикой кто-то стоит. И будущие поколения смогут оценивать нашу историю по этим статьям очень даже тенденциозно».

Роман Ершов полагает, что при сегодняшнем распространении информационных технологий каждому человеку под силу вести свой личный архив с фотографиями предков и подробными комментариями, с записями их рассказов. Это должно, по его мнению, войти в жизнь «как почистить зубы», и через сто лет результат создания персональных мини-архивов будет воспринят как великая ценность. 
Еще по теме:
29.03.2024
Исследователи из России, Испании и Германии сделали кремниевый фотодетектор, который в два раза чувствительнее к свету з...
20.03.2024
Ученые создали и протестировали технологию для контроля кровотока в режиме реального времени во время операций на головн...
19.03.2024
Китай строит гигантский рельсотрон для запуска в космос гиперзвуковых космопланов
18.03.2024
Ученые из Сеченовского Университета и НИТУ «МИСИС» добились более качественного сцепления между слоями полимерных и мета...
Наверх