Мнение8 июля 2018

Кто дирижирует научным оркестром

Александр Механик
Выработано определенное понимание взаимодействия государственной научной политики и частной научной политики. Смычку между ними обеспечивает инновационная политика, которая формирует набор стимулов для реализации научных идей

Научная политика — феномен достаточно старый. Любопытно проследить, как она эволюционировала. В новое время наиболее убедительным документом научной политики стал доклад Ванневара Буша. Этот американский генерал в июле 1945 года, еще до завершения Второй мировой войны, представил президенту страны доклад, который назывался Science: The Endless Frontier («Наука: пределы бесконечны»). Этот документ четко обозначил государственные задачи в сфере поддержки науки. Контекст документа понятен. Манхэттенский проект был уже закончен, на войне поднялся MIT, созданы значительные государственные научные «мощности», причем как для прикладных исследований, так и для фундаментальных. Надо было не дать этой разогнавшейся махине остановиться, вдохнуть в нее новые задачи. Что и было сделано.

По результатам доклада Буша в Америке был создан Национальный научный фонд. И были переформатированы научные программы в министерстве обороны, в других министерствах и ведомствах. Важная мысль, которая содержалась у Буша: нужно создать базовые функциональные условия для того, чтобы наука запустила потом механизм саморазвития. Понятно, что надо обеспечить инструменты контроля, потому что деньги на науку государство выделяет существенные. Основным инструментом контроля был и остается бюджетный процесс: научные бюджеты основных ведомств проходят слушания в профильных комитетах Конгресса. И все руководство крупных институтов, равно как и крупных научных программ, там регулярно отчитывается. А вот в самом научном сообществе царит полная самоорганизация. Внутри фондов научные программы оцениваются самими учеными, ученые сами определяют условия профессионального роста и уровень квалификации. Это работает не только в Штатах, это работает в Европе, это работает сейчас в развивающихся странах. Но не у нас. В России по-прежнему бюджет варится сам по себе, агентства — сами по себе, министерства и ведомства — сами по себе.

Следующий этап развития научной политики в мире связан с созданием в 1961 году Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Возникшая на волне спутника и полета Гагарина в космос, ОЭСР стала крупным аналитическим центром по научной, технологической и инновационной политике. Именно там собирались самые блестящие ученые и практики — все, кто хотел поднять науку, крупные научные проекты. Представления о том, что такое государственная научная политика, были расширены. ОЭСР подготовила целый ряд документов и материалов, определяющих, что нужно делать, если вы хотите подчинить часть задач развития науки повышению конкурентоспособности отдельных компаний, отраслей и в целом конкурентоспособности страны.

Есть представление — у нас оно очень сильно укоренено, — что существует дисперсия разных научных групп, институтов, лабораторий, разбросанность по ведомствам, наличие разных целей и задач. Отсюда вроде бы закономерно возникает идея единой научной политики, которая выстраивала бы единый стройный фронт научной работы. Я бы с этим поспорила.  Есть некие общие принципы, которые, так или иначе, могут мобилизовать ученых и инженеров на решение общих задач. И, как правило, это приоритеты политического уровня. Скажем, приоритет, который объявлен президентом Джоном Кеннеди в сентябре 1961 года: до конца десятилетия американцы высадятся на Луне. Это звучало абсолютно нереально и тем не менее было сделано. Были собраны в кулак серьезные силы для прорыва по многим направлениям, и это дало стимул для развития большого ряда областей научных исследований на долгие годы вперед.

Серьезным визионером оказался и Билл Клинтон, который сделал ставку на информационные технологии. Нашел общий язык с компаниями информационного сектора — производителями компьютеров, средств связи. Задачи, которые ставил Клинтон в сфере национальной информационной инфраструктуры, дали существенный толчок развитию ИКТ.

У нынешнего американского президента впервые нет вообще никакой научной политики. Должность советника президента по науке вакантна. В Управлении научной политики администрации Белого дома из штатной численности 150 человек занято 43 позиции. Целеполагание самого высокого уровня в Штатах сейчас замедлилось.

Глобально наука развивается хорошо. За последние два десятилетия наукоемкость мирового ВВП повысилась — расходы на исследования и разработки растут в полтора раза быстрее, чем мировая экономика. Быстро увеличивается и количество ученых. Наука дает все больше результатов. Мы это видим в огромном количестве инноваций, продуктов, технологий, услуг, в патентной статистике.

Сегодня глобальный геймчейнджер — Китай. Здесь последние двадцать лет наблюдаются двузначные темпы прироста затрат на науку. В результате китайцы уже опережают по абсолютной сумме расходов на науку Евросоюз. Вырвались они в лидеры и по количеству научных публикаций (мы оставляем за скобками неприятные примеры фальшивых выпусков целых серий журналов, публиковавшихся на китайском языке). И у прежних лидеров сформировалось ощущение угрозы.

Пока проблема Китая заключается в том, что они в основном всё копируют, в том числе методы управления. Китайские специалисты сидят в ОЭСР как прилежные ученики. Они создают научную политику и инновационную политику, технологическую политику по образцам ОЭСР. Они абсолютно ничего не упускают, встраивают в свои механизмы государственного управления, где науке дан зеленый свет.

Континентальная Европа. Здесь характерной чертой научной политики последних лет стало ее проведение на уровне Евросоюза, создается масса новых проектов, реализующихся в интересах всех стран ЕС. Такого плотного международного сотрудничества не было никогда. Идеальный пример, скажем, космические исследования. Когда каждый делает свою гайку: от Швейцарии, которая даже не член ЕС, до Германии и Франции.

Британская наука. В ней много перекосов, но не больше, чем где бы то ни было, и британцы часто реформируют свою науку и образование. Сейчас на фоне брекзита, вероятно, будут трудности, потому что они, конечно, получали из ЕС значительно больше денег на науку, чем могли бы претендовать при равной конкуренции.

Теперь обратимся к нашим реалиям. Во-первых, у нас обилие стратегических и прогнозных документов разных ведомств, вал реформаторских идей. Есть стратегии отраслевые, есть общенациональные, есть региональные. Мы и практику ОЭСР хотим учесть. Но при этом за последние пятнадцать лет не было сделано ни одной попытки мониторинга: а как у нас реализуются те или иные меры научной политики, может быть, есть смысл что-то подкорректировать? Наверное, это беда даже не собственно научной политики, а специфики тех методов, которые используются при реализации тех или иных направлений государственной политики.

И давайте не забывать, что мировой тренд — наука и научная стратегия предпринимательского сектора, который и финансирует, и организует, и реализует наиболее рискованные идеи. Сегодня бо́льшая часть науки финансируется частными корпорациями. Это давно больше 70% в Штатах, это больше 80% в Японии, это уже и в Китае больше 70%. Это наука, которая выведена из бюджетного процесса и действует по совершенно другим критериям. В то же время выработано определенное понимание взаимодействия государственной научной политики и частной научной политики. Смычку между ними обеспечивает такая концепция, как инновационная политика, которая формирует набор стимулов для реализации научных идей.

Все это работает, если есть субъекты экономики, которые заинтересованы в науке, в риске созидательного разрушения. Наш уважаемый Нобелевский лауреат Жорес Алферов не устает повторять, что единственной проблемой нашей науки является то, что нет спроса на научные знания. Мы всё, что хотите, придумаем, но никто не предъявляет спрос. Популярная идея 1990-х годов, что мы можем купить все нужные новые технологии за границей, до сих пор никуда не ушла. А с тем, что у нас всё большую долю в экономике составляют крупные государственные корпорации, в том числе сырьевые, трудно надеяться на быстрые изменения. И пока не появятся предприниматели, которые героически будут ставить на собственные открытия, на создание собственных технологий, а на их основе — национальных инноваций, благодаря которым удастся добиться долгосрочных преимуществ в конкуренции, — мало чего произойдёт.


 


Наверх