Мнение2 апреля 2020

«Миллионная часть его созданий»

Дан Медовников
Предприниматель — редкое явление в любом обществе, но без его участия решение экономических проблем этого общества, по-видимому, невозможно

Выскажу свое мнение: среди задач, стоящих сегодня перед российской экономикой, нет более важной и острой, чем задача увидеть в ней предпринимателя и создать условия для выполнения им своей исторической функции. Многочисленные стратегии и программы развития страны, подготовленные до настоящего времени экспертным сообществом, обычно не учитывают предпринимателя как ключевого игрока. Государство, общество, наука, потребители, инвесторы, бизнес (обычно малый и крупный), даже инноваторы находят себе место на их страницах, но предприниматель как самостоятельная сущность, отдельная функция экономической жизни со своими целями, интересами и проблемами пока остается за рамками подобных документов. Не стали пока предприниматели и героями медиа, образцами для подражания новых поколений и предметом национальной гордости.

Кто такой этот самый предприниматель, каковы его признаки? Почему бизнесмен, акционер, инвестор, инноватор или, скажем, менеджер не могут служить синонимами этого термина? Сложность задачи станет понятной, если мы обратимся к истории экономической науки и обнаружим, что общепринятой теории предпринимательства попросту не существует. Между тем описать этот феномен и его важность для экономических процессов многие исследователи пытаются уже более трех веков, и стоит обратить внимание на их усилия.

Историки науки обычно начинают с Ричарда Кантильона, ирландско-французского экономиста и банкира, который ввел термин «предприниматель» (фр. entrepreneur) на рубеже XVII–XVIII веков. Он определил предпринимателя как человека, сознательно подвергающего себя риску непостоянных доходов, противопоставляя его работающим по найму и живущим за счет ренты. Его экономическая функция — арбитражная, он ищет нереализованные возможности стыковки спроса и предложения, приводя рынок к равновесию. Уже Кантильон понимал, что менеджер или акционер в общем случае не являются предпринимателями.

На рубеже XVIII–XIX века француз Жан-Батист Сэй обогатил кантильоновского предпринимателя функцией координатора факторов производства, возможно потому, что сам владел и управлял прядильной фабрикой. Но Сэй подчеркивал, что предприниматель не занимается рутинным управлением производством, он важен на «творческой» стадии его проектирования, запуска, масштабирования, как бы мы сказали сегодня.

Вплоть до XX века предприниматель оставался объектом чисто экономического рассмотрения. Социология, психология, культурология занялись им несколько позже. Настоящий интеллектуальный взрыв в определении предпринимательства произвели «неэкономисты» Макс Вебер и Вернер Зомбарт, наделив своего героя поистине демиургическими чертами. С их точки зрения, предприниматель — это ни много ни мало разрушитель стабильных структур прошлого, одержимый фаустовской жаждой действия, «носитель специфического духа, коренящегося в религиозных и нравственных устоях народа». Зомбарт четко противопоставил дух предпринимательства духу бюргерства, а Вебер, как хорошо известно, связывал его с протестантской этикой. Предпринимательство получило не просто культурную, но религиозную легитимацию, по крайней мере в протестантских культурах.

Вернер и Зомбарт подготовили почву для Йозефа Шумпетера, считавшего, что главный мотив предпринимательской деятельности — «мечта и желание создать собственный частный мир». Шумпетеровскую теорию предпринимательства тоже трудно считать чисто экономической. Предпринимательский дух, созидательное разрушение, капитаны индустрии — эти ставшие уже клише термины его теории уместнее смотрелись бы в философском трактате, если не в поэме. Однако именно Шумпетер наиболее четко выразил инновационную сущность предпринимательства и объяснил его центральную роль в экономике.

После Вернера, Зомбарта и Шумпетера внеэкономический пафос в исследованиях предпринимательства несколько поугас. Но тут на сцену вышла неоавстрийская школа со своим методологическим индивидуализмом и праксеологией. Людвиг фон Мизес расширил понятие предпринимателя практически до любого человека, действующего в условиях неопределенности, а экономическую деятельность предложил рассматривать как подчиненную человеческой деятельности. Чтобы отличить предпринимателей от «среднего уровня толпы», фон Мизес говорил об их инициативности и повышенной зоркости. Его верный ученик Израэль Кирцнер считал, что предпринимателя отличает повышенная чуткость, умение первым угадывать новые возможности и заранее избегать опасности. «Чистое» предпринимательство реализуется только в случае изначального отсутствия собственных активов. Отсюда Кирцнер делал вывод о фундаментальной незащищенности «чистого» предпринимателя: «Тогда как участие на рынке собственников активов всегда в какой-то мере защищено (специфическим характером располагаемых активов), рыночная деятельность предпринимателя никогда никаким образом не защищена. Если предприниматель видит, как получить прибыль, предлагая купить по цене, привлекательной для продавца, и продать по цене, привлекательной для покупателя, то предлагаемые им рынку возможности, в принципе, могут быть доступными для всех». Чтобы стать более защищенным, предпринимателю приходится становиться собственником эксклюзивных активов — уникальных ресурсов, технологий, связей, интеллектуальной собственности, но до того, как это произойдет, он находится в постоянной опасности. При этом Кирцнер обратил внимание на психологическую особенность предпринимателя — в его картине мира препятствия, в отличие от картины мира обычного человека, указывают на возможности и побуждают к действию.

Определить психотип предпринимателя попытались и профессиональные психологи. Американский исследователь Дэвид Макклеланд выявил у такого типа личности следующие черты. Первое: потребность в достижениях, победе. Он должен сделать лучше другого; сделать так, чтобы это соответствовало собственному критерию качества или превосходило его; сделать что-либо уникальное. В отличие от обычного человека он не может удовлетвориться никаким результатом: отсюда принципиальная безграничность его стремлений. Второе: предпринимателей сильно отличает от остального населения чувство хозяина своей судьбы, своей власти над обстоятельствами, и это свойство тесно связано с чуткостью к возможностям на рынке: человек, не ждущий милости от судьбы, более зорко глядит по сторонам.

Так или иначе, разные исследователи феномена предпринимательства сходятся в том, что это особый тип человеческой личности, крайне необходимый для экономического развития (с точки зрения Шумпетера или неоавстрийцев, без его участия такое развитие вообще невозможно). Его сверхчуткость к любым внешним сигналам, любовь к риску, неизменное желание сконструировать собственный мир, воля к победе, инновационность — признаки элитарности и редкости, в населении любой страны речь, как правило, идет о считанных процентах. Представление о том, что число предпринимателей можно кратно увеличить с помощью обучения и тренировок, мне кажется мифом — помимо знаний и умений требуются опыт, интуиция, определенная картина мира и психотип личности. Тем не менее предприниматели все время появляются на исторической сцене, умудряются выжить, а порой вырасти до макроэкономического масштаба. Есть они и в сегодняшней России. Если мы поверим в них, перестанем путать с другими участниками экономического процесса и увидим в этих необычных людях тех, кем они по праву являются, главных героев национального хозяйства, многие наши десятилетиями не решаемые проблемы окажутся возможностями для развития. Даже небольшое число предпринимателей способно запустить процесс «созидательного разрушения» в масштабах страны.

Гете в одном из своих последних, практически предсмертных разговоров с Эккерманом затронул редкую для него религиозную тему. Мне кажется, в его протестантской метафоре, послужившей ответом на вопрос, в какого Бога он верует, содержатся в свернутом виде исследовательские программы предпринимательства: и Вебера, и Шумпетера, и фон Мизеса, и других.

Гете сказал: «Пусть почитают того, кто дает корм скоту и человеку, пищу и питье, сколько ему нужно для пропитания. Я же поклоняюсь тому, кто вложил в мир такую производительность, что, если даже лишь миллионная часть его созданий вступает в жизнь, мир все же кишит живыми существами, так что ни война, ни чума, ни вода, ни огонь ничего с ними не могут поделать. Вот мой Бог!».

Мнения авторов, опубликованные в этой рубрике, могут не совпадать с точкой зрения редакции.



Наверх