На всех парах к экономике энергопрофицита

с огласно отчету Fusion Industry Association (FIA) The Global Fusion Industry in 2024, опубликованному в июле 2024 года, на тот момент было зафиксировано 45 частных компаний, работающих над коммерциализацией термоядерной энергии. Этот отчет основан на добровольных ответах компаний, из которых большинство ориентированы на разработку реакторов, способных производить энергию на промышленном уровне, хотя конкретные цели и временные рамки могут варьироваться.

Среди частных компаний наиболее продвинутые проекты строительства на конец 2024 года — это SPARC от Commonwealth Fusion Systems (CFS) и Polaris от Helion Energy. Оба находятся на стадии активной сборки ключевых систем и имеют четкие планы запуска в 2025–2027 годах. Еще два проекта — компаний General Fusion и Tokamak Energy — тоже показывают прогресс, но их работы пока не так далеко зашли в плане физической реализации.

Безусловным лидером является американская компания CFS, которая 25 марта этого года завершила монтаж криостатного основания — ключевого элемента своего первого, демонстрационного термоядерного реактора SPARC. Изготовленное из нержавеющей стали основание имеет диаметр 7,3 метра и массу 75 тонн. SPARC — экспериментальный реактор типа токамак, где плазма удерживается магнитными полями.

Это первый случай, когда крупная частная компания, ориентированная на быструю коммерциализацию, приближается к созданию работающего реактора. Поддержанная инвестициями от Breakthrough Energy Ventures (фонд Билла Гейтса), Temasek, Equinor и других венчурных гигантов, CFS действует в парадигме стартапа, а не госпрограммы: быстро, агрессивно, с ориентацией на прибыль. С момента основания в 2018 году Commonwealth Fusion привлекла в проект, где ключевую роль играют физики-ядерщики из Массачусетского технологического института, более 2 млрд долларов капитала, в том числе от итальянского энергетического гиганта Eni.

Что делает этот проект особенным

SPARC — это компактный токамак, не гигантский монстр вроде ITER. Он в 65 раз меньше ITER. А это означает меньшую стоимость и быструю масштабируемость в случае успеха. Это напоминает стратегию другой американской энергетической компании — Oklo, которая делает ставку на производство небольших ядерных реакторов SMP.

Ключевая инновация CFS — высокотемпературные сверхпроводники (HTS), для охлаждения которых можно использовать относительно дешевый и доступный жидкий азот. Магниты на HTS позволяют создать магнитные поля в разы мощнее, чем у предыдущих реакторов, а значит, удерживать плазму стабильнее и дольше.

Амбициозная цель — выйти на Q > 1 уже к 2026 году, что сделает реактор энергетически самодостаточным.

Коммерческая версия ARC должна появиться к 2030-м. CFS планирует быстро перейти от прототипа к серийной модели.

Все это разительно отличает проект Commonwealth Fusion от неспешных государственных программ, благодаря «размеренности» которых родилась шутка: «до термояда всегда остается 30 лет».

До недавних пор термоядерный синтез был уделом государственных мегапроектов — бюрократических, неповоротливых и жадных до десятилетий финансирования. Крупнейший международный термоядерный проект — ITER — начал разрабатываться с середины 1980-х, а подготовка строительной площадки началась в 2007-м. Срок завершения строительства первоначально был намечен на 2016 год, но неоднократно сдвигался, а летом 2024-го запуск реактора был перенесен на 2039 год.

Национальные программы вроде американской NIF или европейского JET существуют десятилетиями, но лишь потребляют деньги, не обещая окупаемости. Сравнительно успешной можно считать лишь китайскую программу: в начале этого года появились сообщения, что реактор EAST, запущенный в 2006 году, удерживал плазму с температурой более 100 млн градусов 1066 секунд, более чем в два раза дольше предыдущего рекорда (403 секунды).

Успех китайской программы лишь подчеркивает неповоротливость других госпрограмм — он свидетельствует, что те, кому действительно нужен управляемый термоядерный синтез, способны добиваться быстрых результатов. Кроме того, успех EAST свидетельствует, что проекты, которые были начаты позже, могут иметь преимущество за счет использования более продвинутых технологий и лучшего понимания физики процессов. И все это аргументы в пользу частных компаний, которые кровно заинтересованы в максимально быстрой коммерциализации.

Понятно, что успех корпоративному термояду вовсе не гарантирован. Но показателен сам факт резко возросшего интереса частных игроков к термоядерной энергетике. Это говорит о том, что в процессе реализации госпрограмм накоплена критическая масса технологических решений. Термояд перестает быть далекой перспективой и становится технологией, которая может быть выведена на уровень промышленной уже в ближайшие десять-пятнадцать лет.

Тот же успех китайцев — почти 18 минут удержания плазмы — показывает, что термояд перешел в разряд инженерных задач, а значит, она рано или поздно будет решена. И скорее раньше, чем позже.

Появление промышленного термояда сулит экономическую революцию, еще более радикальную, чем развитие ИИ.

Человеческая цивилизация как мы ее знаем построена на дефиците. В основе экономики, в основе обменных процессов лежит нехватка — ресурсов, энергии, времени. История технологий представляет собой последовательность попыток смягчить этот дефицит, но никогда не получалось устранить его полностью. Даже когда паровые машины изменили промышленность, а нефть породила двадцатый век, не возникло безграничного изобилия — только перераспределение власти.

Если термоядерный синтез окажется коммерчески жизнеспособным, он не просто перевернет рынок энергетики — он поставит под сомнение сам принцип, по которому цивилизация функционирует. Мир, в котором энергия перестает быть ограниченным ресурсом, не будет миром, который мы знаем. Это не технологический прогресс в привычном смысле, а онтологический разрыв.

Каковы будут последствия

Коллапс углеводородных экономик и перекраивание глобального экономического баланса. Экспортеры энергоносителей проигрывают — импортеры выигрывают. Энергетический ландшафт больше не определяется национальными границами. Сегодня нефть и газ привязаны к географии. Термоядерные станции могут быть построены где угодно, не завися от месторождений. Это разрушает существующую карту энергетической власти.

Новый уровень индустриализации. Стоимость электроэнергии определяет себестоимость производства. Если термояд становится стандартом, фабрики не ограничены ни ценой электричества, ни его доступностью. Заводы могут работать круглосуточно без оглядки на счета за энергию. Это может запустить новую волну автоматизации, позволяя странам с высокой стоимостью труда конкурировать на глобальном рынке.

Новый уровень урбанизации. Водородная энергетика, электромобили, новые модели урбанистики. Если энергия почти бесплатна, возможно строительство полностью автономных городов с самодостаточными энергосистемами. Город как модель цивилизации впервые перестает критически зависеть от традиционных экстерналий. В условиях энергопрофицита даже переработка мусора перестает быть проблемой.

Цивилизация — это борьба за контроль над энтропией. Мы создаем системы, которые организуют хаос, но чем больше энергии у нас в руках, тем мощнее становятся новые формы хаоса. Бесконечная энергия — это не только прогресс, но и новая опасность. Если термоядерный синтез действительно изменит баланс сил, то главный вопрос не в том, что исчезнет нехватка энергии. Вопрос в том, какие новые дефициты придут на ее место. И кто будет этими дефицитами управлять.