Термоядерная бизнес-мотивация
Лет четырнадцать назад, когда Япония еще надеялась построить ИТЭР на своей территории, мне довелось посетить поселок Роккасё в северной провинции Аомори, где и планировалось возвести термоядерный реактор. Общаясь с японцами из бизнеса, политики и науки, я неизменно ощущал их общую зараженность этой идеей, выросшей, как казалось в тот момент, до масштабов национальной.
Представители правящей партии, крупного и среднего бизнеса, физики из государственных исследовательских организаций, даже официантки в ресторанах как мантру повторяли незатейливую мысль: «проект ИТЭР расцветет на японской земле с помощью российской науки, и нам надо вместе убедить остальных (имелся в виду прежде всего ЕС), чтобы выбор пал на Японию, а мы уж сделаем все возможное и невозможное, чтобы проект состоялся». Мне, российскому журналисту, получившему изрядную прививку постсоветского цинизма девяностых, казалось старомодной и забавной эта консолидация различных слоев общества вокруг технологического мегапроекта, результаты которого окажутся доступными не в самом близком будущем и не только японцам. Но вот что я понял тогда: ИТЭР действительно нужен японцам, и они действительно расшибутся в лепешку, пойдут на жертвы, но не допустят задержек и срывов — это уже будет национальный позор.
История распорядилась по-другому, холодный Хонсю уступил французскому Лазурному берегу, Кадараш обошел Роккасё, а проект стал кратно расти в смете и сдвигаться по срокам. Принимались организационные и кадровые решения, менялись топ-менеджеры, проводились многочисленные саммиты, но «стройка века» далека от завершения. Сегодня мало кто помнит, что первую плазму ИТЭР должен был дать в 2016 году и потратить предполагалось пять, а не двадцать миллиардов долларов.
Вообще, с точки зрения истории науки и техники обуздание термояда происходит удивительно долго. Теоретическую схему токамака (тороидальная камера с магнитными катушками) Андрей Сахаров и Игорь Тамм предложили в 1951 году, скоро семидесятилетний юбилей. Через три года в СССР появилась первая установка, а еще через несколько лет Лев Арцимович продемонстрировал возможность удержания плазмы в магнитной ловушке, нагретой до 10 млн градусов. С тех пор мир вступил в термоядерную гонку, помимо токамака пытались использовать схему стелларатора (особенно активно этим занимались США) и некоторые другие, в мире насчитываются сотни установок, однако результата — устойчиво работающего прототипа электростанции, способной вырабатывать больше энергии, чем ее затрачивается на запуск термоядерной реакции, пока не создано. И это при том, что, как говорят специалисты, принципиальных научных проблем нет, а технические не выглядят нерешаемыми, иначе не стали бы вкладывать миллиарды бюджетных денег в ИТЭР.
У меня есть гипотеза: главная проблема ИТЭР сегодня в мотивации, в том, что позарез он никому не нужен и неординарных усилий, которых обычно требует прорывной технологический проект, ради него никто совершать не собирается — отсюда организационные проволочки и управленческие неудачи. Никто не готов «умереть за родной завод». На это, наверное, были бы способны японцы. Но только в случае, если бы ИТЭР создавался на их территории.
Предельная мотивация, способность сделать последнюю ставку и достигать поставленной цели во чтобы то ни стало есть у предпринимателя, и в предыдущие технико-экономические волны, связанные с паровой машиной, двигателем внутреннего сгорания, интегральной микросхемой, его роль действительно была определяющей. Но, возразят нам, управляемый термоядерный синтез слишком сложная и масштабная технология, частнику она не по зубам. Соглашусь, что частнику самому по себе скорее всего нет, а вот частному предпринимателю, на которого сделает ставку государство и общество, — возможно. Впрочем, пока предприниматели начали делать ставки в термоядерной игре на свои, ожидая, по-видимому, что государство и общество подтянутся на следующем этапе.
Весть, пришедшая в минувшие выходные из-за океана, что компания СFS, спин-офф MIT, получает-таки первые 50 млн долларов от итальянской Eni на доработку своего супермагнита для портативного токамака (он будет в 65 раз меньше ИТЭР и значительно дешевле) сильно порадовала меня. Через пятнадцать лет предприниматели — выходцы из MIT обещают показать коммерциализируемый результат. Вообще, частные инвесторы и предприниматели, кажется, начинают понемногу входить во вкус термоядерной тематики. Помимо упомянутого спин-оффа MITстоит вспомнить еще канадскую General Fusion, создавшую самый мощный в мире плазменный инжектор, в число ее инвесторов входит, в частности, Джефф Безос, CEOAmazon и владелец космического стартапа Blue Origin. Специалисты с интересом следят за развитием бизнеса американской Tri Alpha Energy, привлекшей полмиллиарда долларов венчурных инвестиций и продвигающей собственную схему управляемого термояда, несколько отличающуюся от итэровской по составу топлива и конфигурации магнитного поля. Любопытно, что Tri Alpha Energy в сотрудничестве с Google, который является одним из ее инвесторов, удалось разработать новый экспериментальный алгоритм, позволяющий более эффективно стабилизировать и контролировать плазму. А, например, британская Tokamak Energy, базирующаяся в Оксфорде, делает ставку на компактный сферический токамак и планирует достигнуть результата к 2030 году.
Утверждать, что термоядерные стартапы, растущие сейчас как грибы после дождя, самостоятельно добьются успеха, я, как уже отмечал выше, не берусь. Но вспоминается в связи с этим недавняя история из другой отрасли, традиционно приписываемой к государственной зоне ответственности. В конце девяностых годов я имел очень интересную беседу с нашим выдающимся космическим конструктором Василием Мишиным, который говорил мне, что прямо сейчас надо сделать ставку на создание возвращаемой первой ступени, и тогда в начале следующего, двадцать первого, века мы сможем взорвать мировой рынок космических запусков. «Но, — с грустью подытоживал Мишин, — государственный космос сегодня потерял целеполагание, потерял мотивацию». Космос тоже казался совсем не тем местом, где добиваются успеха предпринимательские компании, во время нашей беседы с Мишиным Илон Маск еще только задумывал свой первый стартап.