Станки, помогающие стать богатым

Реальность всегда интереснее любой выдумки о ней. История ученого и предпринимателя Алексея Корукова, создателя и генерального директора компании ВНИТЭП, похожа на сценарий честного русского кино: физмат, бизнес, бандиты, жулики, покушение и собственные мысли о том, что пора прервать эту жизнь. И снова успешный бизнес — сегодня он производит станки для тонкой, почти ювелирной лазерной резки. Ближайшие конкуренты — с нероссийской пропиской и с миллиардными оборотами. Компания стала одним из лидеров рейтинга «ТехУспех» и вошла в перечень национальных чемпионов Минэкономразвития. Я надеюсь, что такие истории, как история Алексея Корукова, войдут в учебники. А пока в помещение входит наш герой — минута в минуту по назначенному времени — и с первых слов заявляет, что он разгильдяй «какого свет не видывал» и бизнес ему доверять точно нельзя. Может, поэтому наша беседа началась с вопроса:

— Когда вас с кем-то знакомят, как вас обычно представляют?

— По-разному бывает. Кто-то говорит: он делает лучшие станки. Кто-то: он успешный изобретатель.

— А вы себя кем считаете?

— Инженерным продюсером. Станок состоит из нескольких основных компонентов: само железо и сердце, которое им управляет. Я делаю какие-то прикидки исходя из курса физики средней школы. Может быть, чуть-чуть из высшей школы. Звоню ведущему конструктору, он обрамляет идею в чертежи и тут же начинает спорить: давай по-другому сделаем. И вот мы начинаем друг другу доказывать, кто прав. А после этого ищем, где денег взять, чтобы построить, испытать и так далее.

Ведь, по сути, мой бизнес — это стартап, который посвящен конкретным машинам — станкам лазерного раскроя. 

Вся упаковка, например сигаретные пачки, делается из специальных штампов, в основе которых — фанера. И самая передовая технология их изготовления — резка фанеры лазером. Хотя процедура резки занимает всего двадцать пять процентов времени, она лежит в основе технологического процесса, остальное — технологический переход с контура на контур. И мне нужно сделать так, чтобы мои станки были самыми производительным в мире, а производительность зависит от многих вещей, как с автомобилем: не всегда быстрее тот, у которого двигатель мощнее. Соответственно, нужно понять, для кого ты делаешь станки. Есть те, кто делает электрические ящики, кто делает системы вентиляции, кто делает вагоны, кто делает корабли.

— Вы сказали «стартап». Возрастом шестнадцать лет?

— Динамику роста я стал демонстрировать в последние годы, а сначала это была разработка.

И стартап живет по своим законам. У меня фирма до сих пор жила так, что все решения принимал я сам и нес на себе весь риск. Это лаборатория в сто пятьдесят человек, где каждый выполняет свою функцию, но, если меня оторвешь, тогда она работать не сможет. 

Регулярный бизнес живет по другим законам, ведь это уже бюрократия, это четкие правила, это четкая кадровая служба, и другая бухгалтерия. 

— А как получилось, что вы занялись лазерными станками? 

— Получилось случайно. После ряда, прямо скажем, серьезных жизненных неурядиц, о которых можно рассказать отдельно, в 1998 году у меня случайным образом в офисе появляется один знакомый и уговаривает меня съездить в Ярославль, познакомиться с производством шпона, чтобы фанеру делать. И я понял, какой это грандиозный рынок. Я занялся производством фанеры с простых вещей, но со сбытом за границей. Потому что для меня, если есть экспорт, тогда есть бизнес, а если нет экспорта, тогда нет бизнеса. 

И там я случайно познакомился с человеком из Фрязино, который спросил, смогу ли я сделать фанеру для лазерной резки. Как это — для лазерной резки? Тогда он объяснил, что на всю Европу это делает одна всего финская фирма. И в нашей стране никто этого не делает. Лазер в России еще можно сделать, а станок почему-то нет. И я круто поменял бизнес. Начал заниматься лазерной резкой. Да и лазеры мне ближе, я все-таки физик.

— С чего вы начали?

— Позвал в партнеры человека по фанерному бизнесу. Арендовал кусочек завода, который делал станки для производства фанеры. Сначала взял часть цеха. В 1998 году. Был кризис, я потерял много денег, некоторые напрямую украли, некоторые потерял за счет разницы курса. Но у меня образовался свободный миллион долларов на счету.

Разово для одного человека миллион долларов, конечно, приличная сумма, а для компании, особенно если взять промежуток лет восемь, это меньше десяти тысяч в месяц. А нужны были компоненты, двигатели. С ноября 2001 года до декабря 2007-го я экономил каждую копейку. Так что сумма была ни о чем.

Сделал я первый станок за два года. И стал его эксплуатировать сам, потому что выйти на рынок — как англичане говорят, произвести первое впечатление — можно только один раз. Потому я поставил эту машинку и начал резать. 

Принял на работу нескольких человек с Физтеха, чтобы они вжились в эту тему. И теперь для того, чтобы сделать многие вещи, им даже думать не нужно. 

И только через пять лет после того, как я сделал первый станок, я его продал, но тогда у меня уже было некоторое видение, где я могу быть лучше и в какие незанятые области вторгнуться.

— Получается, что станок с нуля нужно было делать? Неужели никаких наработок в этой области не существовало?

— Когда мы начали этот процесс, конструктор, с которым мы вместе до сих пор, работал на заводе «Салют» на проспекте Буденного. Там швейцарцы устанавливали свой передовой лазер, он по ночам ходил подсматривать, а они его гоняли. 

«И я понял, что нужно помогать богатым стать еще богаче, тогда у меня все и пошло»

Фотография: Дмитрий Лыков

Они-то считали, что мы хотим подсмотреть и повторить их, а мы смотрели на то, какие ошибки они сделали.

Раньше делали механические станки, где нужно было приложить усилие чтобы обрабатывать железо, и по этим принципам стали делать такие же станки и для лазерной резки. Но там нет физического контакта, соответственно нужны другие принципы. 

И до сих пор те же швейцарцы мои решения, которые не запатентованы, с удовольствием используют без зазрения совести. Причем открыто говорят, что вот это они взяли у нас. 

Я тогда поездил по миру и приблизительно представлял, как должен быть бизнес устроен. Опыт говорил, что бизнес — это зарабатывание денег, а деньги ты зарабатываешь, если делаешь что-то лучше других, эффективнее других.

И я понял, что нужно помогать богатым стать еще богаче, тогда у меня все и пошло. И до сих пор этот принцип основополагающий, потому что только тогда я получаюсь интересным.

— Что отличает людей, которые стали богатыми, какие качества?

— Это люди, которые умеют слышать других. Я говорю не о феноменальных изобретателях, а об организаторах. Эти люди чуть-чуть психологи. Их задача подобрать команду и заставить эту команду работать как единый организм. Но в первую очередь это люди сильные, это люди агрессивные. Но это должна быть мягкая агрессия: они идут как носороги — если он выбрал тропу, то его ничем не свернешь.

— А как к вам приходят идеи?

— Вообще-то это все помимо меня идет. Пришла идея, я ее начал делать. Мне вспоминается не совсем приличный старый советский анекдот времен Олимпиады. Одну симпатичную девушку в отделении милиции допрашивает гражданин милиционер. Как же вы, мать троих детей, кандидат физико-математических наук, кандидат в члены партии стали валютной проституткой? А она: «Наверное, просто повезло». Вот на самом деле так же и мне. 

Конечно, мне нужна победа. И один из важных стимулов все-таки самолюбие. У меня хоть и маленькая фирма, но при этом все крупные фирмы меня очень хорошо знают.

— А почему именно станки? 

— Это происходит на уровне рефлексов. В детстве мы с двоюродными братьями постоянно сидели в мастерской, какие-то машинки делали или они делали машинки, а я ломал. И я там постоянно строгал, и дома строгал. Меня родители за это ругали, потому что я засыпал весь дом стружкой. Мне нравилось руками работать, и задачки решать тоже мне нравилось.

Почему мне еще нравятся станки? Потому что это честный бизнес, когда бизнес-компании покупают у меня станки. И они выигрывают этим самым свои соревнования в бизнесе. Мои станки помогают им стать еще богаче.

Алексей Коруков и корреспондент журнала «Стимул» Елена Николаева

Фотография: Дмитрий Лыков

— Как бы вы определили ваши основные достижения?

— Основное достижение — удалось собрать фантастически квалифицированную команду. Мы умеем делать очень многие вещи и доводить до промышленного состояния наши разработки. Сейчас мы это продемонстрировали на станках лазерной резки, следующим будет ЧПУ для разных станков. Эта команда сделала, пожалуй, одни из лучших в мире лазерных станков. И мы продолжаем развиваться.

Я подбирал команду фанатиков, потому что, как считал Генри Форд, человек не может жить иначе, как быть на работе. Днем он должен о ней думать, а ночью она должна ему сниться. 

Что касается наших станков, то их качество основано на элементарных вещах, о которых просто многие забывают. Например, написана куча статей о линейных двигателях, но в них не учли простую вещь, что энергия колебания — это квадрат амплитуды. 

Дело в том, что когда управляешь двигателем и расстояние между точками, которое преодолевает резак, достаточно большое, то от точки к точке двигатель слишком сильно разгоняется. И когда его тормозят, возникают колебания и падает точность. Чем больше энергия колебаний, тем тяжелее тормозить. Мы уменьшили амплитуду в десять раз, и все проблемы сразу решились. С простыми вещами мы довольно быстро и сильно продвинулись.

И мне кажется, что мы выбрали правильную стратегию развития: сделав первый станок, а потом и второй, мы не полезли их продавать, а стали резать сами, исследовать, подбирать на этом команду.

— Станки только для резки?

— До недавнего времени была только резка. Потом гравировка, которую мы хорошо освоили. Сейчас будет сварка. Просто мы начали с самой распространенной операции. Все металлы, а мы в основном режем металлы, режутся приблизительно одинаково. Мы сейчас совместно с еще одной частной компанией делаем огромную машину. Первая машина останется в той компании, а потом будем тиражировать их на весь мир. В автоматическом режиме будет получаться лист металла размером десять на десять метров, полуфабрикат для цистерны. Но это может быть заготовкой для стенок вагонов, это может быть заготовкой для других крупногабаритных вещей. Сейчас есть команда, есть больше ста двадцати проданных станков. 

Как-то один ирландский журналист на выставке EuroBlech тоже задал мне такой вопрос: «Чем ваши станки отличаются от всех других в мире?» Я говорю: «На моих зарабатывают больше денег».

— Что ваша компания делает лучше других?

— Слишком самонадеянно говорить, что мы самые быстрые в мире, но мы в первой тройке или двойке тех, кто быстрее всех режет. При этом наши станки самые простые. У нас самый быстрый сервис. 

Комплекс лазерного раскроя листового металла «Навигатор»

Фото предоставлено компанией ВНИТЭП

— А каковы основные проблемы?

— За последние два года моя фирма пережила тяжелейшие времена. При этом складывается парадоксальная ситуация. Государство мне старается помочь — компенсировать процентную ставку кредита. Я прихожу в банк за кредитом, а в банке спрашивают, чем мы занимаемся. Когда узнают, что производством станков, служба оценки рисков говорит, что в нашей стране этот бизнес обречен. И отказывают в кредите. 

Или еще пример: поскольку наша компания вошла в рейтинг «ТехУспех», появилась хорошая связь с министерствами, и на одном из совещаний в Министерстве науки выступали люди из PricewaterhouseCoopers. Я им задал вопрос: можно ли в нашей стране оформить опытно-конструкторскую работу так, чтобы это не было налоговым риском? То есть чтобы не сказали, что это схема ухода от налогов. Ответ был однозначным: нет, нельзя!

Я путешествовал по предприятиям в Австрии, Германии, Финляндии, США у них кредиты под два с половиной процента! А приходят швейцарцы, у них кредит под ноль процентов годовых, и как с ними всеми конкурировать?

— Что нужно понимать про промышленность?

— Простую вещь. Каждая страна должна охранять свой рынок. Взять китайский рынок — пожалуйста, но производите в Китае. И Штаты сейчас делают так, чтобы вернуть в Штаты производство. В нашей стране фактически не делается никаких преференций для местных производителей. Я не прошу преимуществ, сделайте мне хотя бы равные условия. 

— То есть мультипликативный эффект на десятилетия не считается?

— Они просто об этом не задумываются. В абсолютных цифрах ведь это же мелочи. Поэтому многие фирмы уходят. И это еще аукаться будет до того времени, как наши внуки вырастут.

А ведь девяносто процентов того, что я зарабатываю, и даже больше я реинвестирую в свой бизнес. Волею случая я сделал такие машины, которые оказались на мировом уровне. И я пытаюсь всякими путями сэкономить деньги, потому что любой налог — это диссипация. А мне приходится конкурировать с компаниями, которые имеют оборот более миллиарда долларов.

— Какие нужны изменения, чтобы разомкнуть этот порочный круг?

— Сейчас уже много положительного делается. Но в первую очередь нужно налоговую систему менять. Нужно внедрить понятие налоговой презумпции невиновности. 

— Как? 

— Например, в Америке тебе все верят до первого случая нарушения налогового законодательства. Соответственно, как только ты попал один раз, то жизнь в бизнесе для тебя закончена: тебя будут постоянно чморить. А у нас наоборот, чморят всех независимо от налоговой истории. Потому что у нас изначально все виноваты. 

— Что вы делали в девяностые годы и как пришли к сегодняшнему делу?

— В начале девяностых я занимался сборкой и сортировкой металлолома, у меня лаборатории свои были, и что-то я сдавал на «Серп и Молот», что-то похуже отравлял за границу. А в середине девяностых у меня были тяжелые времена — у меня забрали бизнес. И у меня были мысли, что нужно прекратить эту жизнь: полмиллиона долларов долгов, ничего не контролирую, бизнеса нет, денег нет, взять их тоже негде. Люди, которые мне давали взаймы, постоянно давили. Если на человека морально надавить, то всякие дурацкие мысли могут прийти в голову. Но инстинкт самосохранения где-то заложен. Я это понял, когда на меня совершили покушение. 

— А за что вас?

— Ограбить хотели, но испугались. Еду, север Москвы, меня тормозит майор, кстати, я его недавно встретил в аэроэкспрессе, когда возвращался из Нью-Йорка. И он меня узнал. А тогда этот майор посадил меня в новую жигули-«семерку», причем меня не смутило, что она без номеров. Надели на меня наручники, вынули пистолет Макарова. И на секунду у меня душа улетела. То есть я представляю, как валяюсь на обочине. Я даже это место до сих пор могу найти. Но у меня двое детей, жена на седьмом месяце, как же так? Нельзя! И что-то у меня включилось. И я, глядя в глаза этому парню, говорю: вы прямо здесь стрелять будете, смотрите, сколько народа, меня увозить нужно. И стал ими руководить, давайте в эту подворотню, другую. И они стали меня слушаться, дергаться. А я сказал, что меня нужно из Москвы увозить. Они ломанулись в сторону Осташковского шоссе. Я говорю: ребята, поскольку вы меня убивать везете, я же буду сопротивляться, а вы на новой «семерке», без номеров, на такой чистой и в такую-то слякоть, и вас обязательно остановят. И тогда майор выдергивает пистолет, бьет меня по голове рукояткой, перебивает несколько сосудов, и оттуда фонтан крови по стеклам. У них началась истерика, они похоже никого еще не убивали — меня выкинули из машины у ограды, заваленной снегом, застегнули наручники под оградой и свалили. 

«И тогда майор выдергивает пистолет, бьет меня по голове рукояткой, перебивает несколько сосудов, и оттуда фонтан крови по стеклам. У них началась истерика, они похоже никого еще не убивали — меня выкинули из машины у ограды, заваленной снегом, застегнули наручники под оградой и свалили»

Фотография: Дмитрий Лыков

Кровь хлещет, начинает темнеть, я чувствую, что засыпаю, и подумал, что если засну, то всё. Я начал кусать губы, есть их. Ел-ел, слышу, кто-то идет, мозг работает очень четко, подумал, что пусть подойдет поближе, потому что, если я свою харю подниму, у человека случится истерика, и он убежит. Он подошел, наклонился, я голову поднимаю, вижу, как у человека искажается лицо. Он сделал один шаг назад, второй и как побежит, а у меня сил уже немного, я немного воздуха набрал, сказал, что я ему всю жизнь сниться буду. Это его проняло, он остановился, я говорю: все уже уехали, все закончилось, вижу, что тебе страшно, ты людей позови, толпе не страшно, я же сейчас замерзну. Он сходил, вышли пьяные ребята с какого-то завода — двадцать восьмое декабря, народ уже отмечает. Вынесли ножовку чтобы наручники снять, и чуть-чуть мне руки не отпилили. 

Я приехал к своему другу врачу, говорю: «Шура, позвони жене, ври что угодно, скажи, что я загулял, лишь бы правды не знала». 

— И, выжив после такого, вы еще думали «сойду-ка я с этой планеты»?

— Так самолет входит в штопор. Не сразу, но потом выбраться нельзя. В организме так же, а алкоголь еще усугубляет это состояние. Я не мог тогда заснуть, не выпив бутылку водки или коньяка, причем абсолютно не пьянел. Но когда я стал уже подбираться к финальной мысли о том, как завершить свой жизненный путь, я подумал, что есть два варианта. Либо я полный идиот, причем слабый. А если умный, тогда, если заработал один раз миллион, тогда и второй раз можешь. И я начал думать, как это сделать. 

Потом я познакомился с хиромантом, он взял отпечатки моих рук. Я тогда подумал: ну-ну, сейчас я уши для лапши приготовлю. Он мне сказал, что в 1998 году ты очень круто поменяешь бизнес. А дальше я вам уже рассказал. 

— Удивительно. Вы физик и верите в предсказания. Кстати, а как вы выбрали физику?

— Это как если бы вокруг жили ткачи, спросить: как ты стал ткачом? Я родился в Дубне, у многих моих одноклассников родители закончили МИФИ, это был отраслевой ядерный институт. Я здесь вырос, здесь для меня родина. И у меня в Дубне постоянно полный дом друзей, я люблю так жить. 

У нас было модно ходить на городские и школьные олимпиады, это был некоторый спорт. Восемь-девять человек из моего класса поступили в МГУ, человек шесть в МИФИ.

А на Физтех я поступил случайно. Я, когда поступал, просто смотрел место, где нужно больше напрягать голову. И решил, что это Физтех. Мозг — это самый страшный наркотик и если ты его один раз включишь, то все — выключить его просто нельзя.

— На ваш взгляд, важно, чтобы было модно быть умным?

— Это одна из важнейших вещей. Когда стране нужна была ядерная физика, как жили физики? Для этого было достаточно показать фотографии Дубны, ведь им там давали коттеджи. На несколько зарплат они могли купить себе автомобиль. Это было очень престижно. Когда я поступал в школу, везде были ученые и космонавты, потому что это было модно. Я поступил на факультет аэрофизики и космических исследований — начинал учиться как ракетный инженер, потому что это как-то прикасалось к космонавтике. Правда, потом оказался в Курчатовском институте.

У меня был хороший научный руководитель, и я работал так, что в обморок падал. Потому что днем делал эксперименты, ночью обрабатывал. И у меня от этого один из шрамов на голове, потому что я стоял, курил, потом чувствую, что у меня сознание уходит. Бросить шефа — это невежливо. В конце концов я упал и разбил себе голову, ее зашивали. По сути, так и с бизнесом: я постоянно занимался тем, что мне было интересно. И отдавался ему полностью.

— Есть ли у вас отложенные желания — из тех, что про «интересно»?

— В школе преподавать физику.

— Допустим, вы сейчас в школе. Как научить подростка думать?

— Соревнования устраивать. Войти в резонанс — давать почувствовать, как маленьким движением можно заставить инструмент звучать. Выискивать отдельные искры, усиливать их. Сказать, что вот у тебя получилось, давай еще несколько задач попроще, а потом посложнее и с красивыми решениями. Ведь мне повезло. У меня учительница по математике закончила мехмат с красным дипломом. И она готовилась к каждому уроку как к самому важному экзамену и за сорок пять минут делала то, что другие делали на факультативах.

В школе у меня был физик Григорий Дмитриевич Лупов, который разными путями, но заставил нас полюбить физику. Кстати, на YouTube кто-то из одноклассников сделал про него целую передачу. Но не только физику. Как-то вместо уроков мы Окуджаву слушали, то есть он открыл глаза и на Окуджаву. 

Создавать препятствия для преодоления — это целый творческий процесс. И почему некоторые учат-учат, задницей берут, а толку не бывает?! 

— Может, талант?

— Может быть. Вот у меня младшая дочь на фортепьяно играет. Она этим живет, она встает, одевает наушники и делает какой-то математический анализ под Рахманинова.

— А вы кого слушаете?

— О, у меня дома большая фонотека. Я слушаю Pink Floyd, я слушаю Чижика — замечательный совершенно человек. Он настолько душевный, он настолько непосредственный, вот он живет этой музыкой. В последнее время я часто слушаю Шопена, то есть классическую музыку. Иногда Вангелис. Из рок-концертов чаще всего я Гребенщикова посещаю, то есть просто на концерты хожу, поскольку я его знаю. 

Мой друг Андрей Суротдинов, скрипач, как-то много лет назад посоветовал послушать Тома Уэйтса. Потом у меня есть Рэй Чарльз. У меня пластинок столько, что если сложить их все вместе, то получится два с половиной метра винила. И в доме у меня потрясающая акустика.