Выдающийся подводник «кап-три» Александр Маринеско при жизни стал легендой отечественного флота. Рекордсмен по суммарному тоннажу потопленных судов противника (42 557 брутто-регистровых тонн) и по тоннажу потопленных в одном походе (40 140 брутто-регистровых тонн), причем в этом походе он затратил на свои победы всего пять торпед, а отправил на дно врагов больше, чем вермахт потерял за всю польскую кампанию 1939 года (порядка 8500 погибших и пропавших без вести). Но драматичнее всего то, что уже после Великой Отечественной войны Маринеско пришлось вести еще более тяжелую войну — за свой профессионализм и честное имя. Дожить до победы в этой войне он не смог, но в 1990-м, спустя 45 лет после своей «атаки века», Александр Маринеско получил звание Героя Советского Союза посмертно.
Субмарины тех лет не зря называли «стальными гробами». Служить на них было неудобно, непрестижно и небезопасно. Тяжелый воздух, теснота, вредные испарения, частые аварии, несовершенное оборудование. Субмарины обладали плохой остойчивостью, были трудны в управлении, слишком медленно погружались под воду и, следовательно, были слишком уязвимы для противолодочных судов.
Молодой Маринеско, отучившись в Учебном отряде подводного плавания, смог в полной мере оценить неудобства и проблемы тогдашних лодок.
Даже на вполне боеспособных тогда малых субмаринах серии XII типа «М» («Малютка»), куда он попал уже командиром в 1939 году, экипаж составлял всего 18 человек, но в проходах даже двоим было не разойтись. Все свободное пространство заполнялось вооружением и припасами. При этом спальных мест было всего десять.
Боевую вахту на «Малютках» несли по четыре часа и в две смены. Многие должности были совмещены — торпедисты, например, зачастую были коками. Пищу для экономии электроэнергии готовили ночью, когда в надводном положении дизели заряжали аккумуляторные батареи.
И тем не менее Маринеско, получив под командование такую М-96, всерьез занялся боевой подготовкой лодки и экипажа. За короткий срок его лодка стала лучшей по огневой подготовке на Балтийском флоте. Ей же принадлежал рекорд скорости погружения -— 19,5 секунды при нормативе 35 секунд.
На этой субмарине он встретил начало войны и совершил свои первые боевые выходы и боевые стрельбы.
Пока не была снята блокада Ленинграда и не выведена из войны Финляндия, лодка крайне редко и с большими потерями вырывался на балтийский простор. Лишь осенью 1944 года подплав перебазировался «за сети», в финский Ханко, откуда уже можно было выходить на оперативный простор.
К этому моменту Маринеско получил под командование «эску» — подлодку типа «С» IX-бис серии, один из наиболее современных боевых подводных кораблей, строившихся на горьковской судоверфи «Красное Сормово» накануне Великой Отечественной войны.
Подлодки этого типа были гораздо совершеннее своих предшественниц, обладали более эффективной системой всплытия (балластные цистерны осушались не насосами, а сжатым воздухом), беспузырной торпедной стрельбы, не демаскирующей стрелявшего, хорошим артиллерийским вооружением (100-миллиметровое орудие с боекомплектом 200 снарядов и 45-миллиметровый полуавтомат с 500 снарядами), новейшей аппаратурой связи и шумопеленгатором.
В то же время громоздкие «эски» (78 м длиной и водоизмещением до 1000 тонн) предназначались для открытого моря. Балтийское мелководье, насыщенное минами, было не для них. Построенные по тем же характеристикам немецкие субмарины типа IX прекрасно зарекомендовали себя в «волчьих стаях» на океанских просторах.
Маринеско, получив под командование М-96, всерьез занялся боевой подготовкой лодки и экипажа. За короткий срок его лодка стала лучшей по огневой подготовке на Балтийском флоте. Ей же принадлежал рекорд скорости погружения -— 19,5 секунды при нормативе 35 секунд
Маринеско перетянул с «Малютки» на «эску» часть офицерского состава и начал заниматься боевой подготовкой.
Начало получаться, наладили боевое слаживание. Сходили наконец в боевой поход в октябре 1944 года, устроив настоящую артиллерийскую дуэль из своего 100-миллиметрового орудия с немецким транспортом «Зигфрид» и лишив его подвижности.
Но вот с налаживанием дисциплины получалось по-разному. В том числе и у самого командира. Самый известный инцидент произошел сразу после нового, 1945 года, когда С-13 предстояло идти в новый боевой поход. Накануне похода Маринеско с приятелем изрядно «кутнули» в Ханко. Так, что командир на пару ночей очутился в объятиях любвеобильной шведки, хозяйки ресторана, и не явился на корабль. Тогда же трое матросов «эски» пустились в самоволку, ввязались в драку с местными финнами и угодили на гауптвахту.
Скандал вышел нешуточный. Дело дошло до командующего флотом вице-адмирала Владимира Трибуца. Грозило не только трибуналом.
Впрочем, заменить командира лодки перед самым походом было технически невозможно. Не хватало и экипажей. Да и С-13 на тот момент оставалась самой боеспособной субмариной Балтфлота из 15 имеющихся в наличии. К тому же невыполнение приказа Ставки о выходе в море было для штаба Балтфлота куда страшнее гулянки, адюльтера и мордобоя. Трибуц махнул рукой: после похода устроим трибунал. Каперанг Александр Орел доверительно заметил Маринеско, что, если из похода вернется «пустым», то лучше никому не возвращаться.
Так «тринадцатая» стала единственной «штрафной» подлодкой Балтийского флота. Выбора ни у командира, ни у экипажа не оставалось. Идти 11 января предстояло только за победой. Экипаж это понимал и был настроен максимально серьезно.
Ставка ориентировала подводников на Данциг. Данциг был крупнейшим центром строительства подводных лодок, базой подплава и учебным центром подводников. После «блицкрига» с Польшей, в ноябре 1939 года, в Данциге была сформирована Учебная флотилия подводных лодок. В задачу учебки Kомандантеншислерганг (KSL — огневая подготовка командиров) входила подготовка будущих командиров подводных лодок. Курс KSL длился четыре недели, в ходе него 10‒12 офицеров получали последние знания в оперативно-тактической сфере, а затем отправлялись в одну из боевых флотилий. В качестве плавучих казарм и учебного центра использовались пассажирские лайнеры, до войны совершавшие рейсы на линии Гамбург — США.
«Плавучий Рейхстаг» -— такое прозвище получил десятипалубный круизный лайнер «Вильгельм Густлофф» (25 484 брутто-тонны), спущенный на воду в мае 1937 года в Гамбурге и названный в честь швейцарского нациста Вильгельма Густлоффа, застреленного в Давосе студентом-евреем.
Построенный по личному заказу фюрера флагман круизного флота (1500 пассажиров) задумывался как национальный символ нацистской Германии. Вроде легендарного Рейхстага. Лайнер создавался по последнему слову техники, со всеми возможными технологическими инновациями.
Он был предназначен для фешенебельного отдыха активистов НСДАП, СС, партийных бонз, военных, верхушки Рейха. Кроме того, к круизам привлекали и обычных рабочих, сделав доступными цены на билеты, чтобы те могли ощутить заботу фюрера о народе. По сути, «Густлофф» был плавучей рекламой нацистской Германии.
Впрочем, уже с 1939 года его специализация была изменена: он начал перевозить сначала войска в Испанию, а затем пленных поляков в Германию и раненых солдат вермахта.
С 1940 года лайнер использовали как плавучую казарму и учебный центр в Данциге и Готенхафене. Его перекрасили в серый камуфляжный цвет, на палубе установили четыре зенитных орудия и четыре счетверенных зенитных пулемета, и он потерял защиту Гаагской конвенции как бывшее госпитальное судно.
«Штрафная» субмарина Маринеско искала крупную дичь. Пока попадалась только мелочь и незначительные военные суда. Нужен был конвой.
Накануне похода Маринеско с приятелем изрядно «кутнули» в Ханко. Так, что командир на пару ночей очутился в объятиях любвеобильной шведки, хозяйки ресторана, и не явился на корабль. Тогда же трое матросов «эски» пустились в самоволку, ввязались в драку с местными финнами
Старпом Лев Ефременков в своих воспоминаниях приводит аналитические выкладки Маринеско: «Я так думаю, теперь основные пути у фашистов должны пролегать в двух направлениях. Первое — связывающее Германию с Либавой и Мемелем. Конвои будут проходить по западной кромке района, а возможно, даже между Борнхольмом и Швецией. Второе же, генеральное направление — на Кенигсберг и Данциг. Думаю, конвои будут пересекать весь район с запада на восток и обратно, причем ближе к побережью. Так для них безопаснее. Значит, мы должны маневрировать так, чтобы чаще оказываться где-то ближе к банке Штольпе-банк. Оттуда легче контролировать оба пути фашистов…»
В последних числах января С-13 притаилась на грунте неподалеку от входа в Данцигскую бухту.
Тем временем на «Густлоффе» вовсю шла погрузка. Попасть на судно можно было лишь по спецпропускам. Немецкий исследователь Мартин Пфитцманн в своей книге «Корабельная катастрофа в ночном море у Штольпе-банк» приводит приказ Гитлера об эвакуации, в котором говорилось: «…в рамках заранее спланированной передислокации расположенная в Готенхафене 2-я учебная дивизия подводных лодок расформировывается. Экипажи подводных лодок, прошедшие полный курс подготовки, должны быть переправлены в одну из западных военно-морских баз на Балтийском море, где их ожидают новые подводные лодки».
При этом свыше 2500 подводников, проживавших на лайнере-казарме постоянно, подлежали посадке автоматически, так как, согласно секретному приказу, погрузка на «Густлофф» должна была выглядеть как погрузка госпитального судна.
Шведская «Афтонбладет» за 20 февраля, опираясь на собственные источники, сообщала следующее: на борту «Вильгельма Густлоффа» находилось 9000 человек, в том числе 22 высокопоставленных партийных чиновника из польских земель и Восточной Пруссии, генералы и старшие офицеры РСХА, батальон вспомогательной службы порта из войск СС численностью 300 человек, а главное — 3700 унтер-офицеров, выпускников школы подводного плавания и 100 командиров подводных лодок, окончивших специальный курс усовершенствования для управления лодками с единым двигателем системы Вальтера.
Пассажирский помощник капитана Хайнц Шен, выживший в этой трагедии, подсчитал, что всего на борт поднялись 10 582 пассажира и члена экипажа. По его версии, это порядка тысячи курсантов 2-й учебной дивизии, 173 члена экипажа судна, 373 женщины из состава вспомогательного морского корпуса, 162 тяжелораненых военнослужащих, и 8956 беженцев. По спецпропускам на судно допускались сотрудники гестапо, члены «Организации Тодта», администрация концлагерей Майданек, Аушвиц, Штуттхоф, технический персонал верфей, гауляйтеры польских территорий, члены их семей.
«Плавучий Рейхстаг» был сверх меры перегружен и мог уповать только на плохую погоду, свою скорость и военный эскорт, в числе которых были миноносец Löwe, торпедолов TF-19.
Капитан Фридрих Петерсен решил идти полным ходом, не теряя времени на противолодочный зигзаг, пока лайнер прикрывают снежные заряды и ночная тьма. Штурман проложил курс лайнера так, чтобы пройти поближе к берегу по малым глубинам, не позволяющим подводным лодкам скрыто приблизиться.
30 января в 20:30 С-13 оторвалась от грунта и всплыла для подзарядки батарей. Погода была отвратительная: мороз — минус 17‒18 градусов, шторм до шести баллов, метель. На мостик вышли командир, старпом Ефременков и два наблюдателя. Взяли курс на маяк Риксгефт, который, вопреки военному времени, работал. Стало быть, в гавани началось движение.
Командир отделения гидроакустиков старшина 2-й статьи Иван Шнапцев доложил: «Слышу шум лопастей крупного двухвинтового корабля, идущего большим ходом». В судовом журнале сделана запись: «…30 января в 21 час 10 минут в Ш — 55°2′2″, Д — 18°11′5″ обнаружена цель…»
Вскоре огромный силуэт увидели и на мостике — «Густлофф» шел с включенными огнями, ожидая встречных тральщиков. Эти и была та самая крупная дичь, которую так долго ждала «тринадцатая».
Маринеско командует повернуть лодку перпендикулярно пеленгу и идти на сближение в надводном положении под дизельными двигателями. Команда штурману: ставить ночной прицел, стрелять из носовых аппаратов.
Командир шел на явный риск. Если уходить на глубину, то скорость лодки падает до 8 узлов и догнать цель уже не представляется возможным. К тому же при таком волнении в перископ ничего не разглядеть. Однако в надводном положении риск обнаружения возрастал кратно, как и опасность таранного удара.
Сблизившись до разумного расстояния, скомандовал погружение. Как только цель начала удаляться, вновь всплыли для идентификации цели. Определили ее как транспорт водоизмещением никак не меньше 18‒20 тысяч тонн.
Для того чтобы догнать лайнер, инженеру-механику Якову Коваленко было приказано продуть главный балласт и привести лодку в крейсерское положение. Лодка подвсплыла, ход сразу стал 16 узлов, и расстояние с целью начало сокращаться.
Однако для атаки носовыми торпедными аппаратами необходимо было не только догнать, но и обогнать противника. Для этого старшине мотористов Павлу Масенкову была дана команда — выжать из дизелей все до предела и идти форсированным ходом, взвинтив скорость до 19,3 узла. Лодка тряслась всем корпусом, все грохотало. Акустик умолял всех «заткнуться», ибо боялся потерять цель. На мостике дубели под ледяными брызгами.
Построенный по личному заказу фюрера флагман круизного флота (1500 пассажиров) задумывался как национальный символ нацистской Германии. Лайнер создавался по последнему слову техники, со всеми возможными технологическими инновациями
Штурман Николай Редкобородов вспоминает: «Мы шли с лайнером параллельным курсом, но ближе к берегу, и, несомненно, к тому времени в мозгу командира уже зрел, а может быть, уже и сложился план атаки со стороны берега. Всякому ясно, что такая атака таит в себе множество опасностей. Кораблям охранения легче прижать к берегу и отрезать все ходы и выходы подводной лодке, решившейся на такой безрассудный шаг. Глубины у берега меньше — лодка беззащитнее от нащупывающих ее пеленгаторов противника и от его глубинных бомб. Но есть одно решающее в данном случае преимущество — именно по этим самым соображениям удара со стороны берега меньше всего ждут».
Еще одна тактическая хитрость: на фоне берега субмарину конвою не было видно. Если бы она зашла со стороны моря, на фоне горизонта ее можно было бы разглядеть.
Спустя два часа погони наконец обогнали конвой. В 23:01 последовала команда «лечь на боевой курс». Дизеля были остановлены, включены электромоторы. Команда «торпедные аппараты товсь!». Лодка заняла позиционное положение, слегка притопив нос, чтобы торпеды при выходе не зарылись в волну.
Дистанция до цели — 4 кабельтовых (около 800 м). «Густлофф» уже потушил бортовые огни, но его громада была прекрасно различима от берега.
В 23:05 следует команда «пли»! Торпедные аппараты 1, 3 и 4 выплюнули в холодную Балтику стальные 533-миллиметровые «сигары» с надписями «За Родину!», «За советский народ!» и «За Ленинград!». «Сигары» веером понеслись к цели. Четвертая торпеда «За Сталина!» застряла в аппарате № 2, едва высунувшись наружу.
Через 37 секунд акустик услышал первый разрыв (носовая часть по левому борту), чуть позже — второй (в районе миделя) и третий (в машинное отделение в районе корабельной трубы). Параллельно торпедисты героическими усилиями пытались обезвредить четвертую.
«Дернул я рукоятку, — вспоминал командир отделения торпедистов Владимир Курочкин. — Чувствую, вроде бы автомат-коробка сработала. Но ведь торпеда-то из аппарата не вышла! Уж это я как-нибудь понимаю… В чем же дело? В голове тысячи мыслей, а главная одна-единственная: что с кораблем будет, если торпеда торчит из аппарата?! Ведь в этом случае курок откинулся, машины торпеды заработали, вертушка инерционного ударника от встречного потока воды вращается. Еще немного — и ударники освободятся от стопоров. А там достаточно резкого толчка, близкого взрыва глубинки — и боек ударника наколет капсюль. Охнуть не успеешь — рванет торпеда, сдетонируют запасные… Словом, гибель неминуемая. Даже руки вспотели от волнения! Хорошо, что на самом деле автомат-коробка подвела, не сработала. Торпеда из аппарата так и не вышла, воздух к ней не был подан, Сдвинься торпеда сантиметров на двадцать — сработал бы курковой зацеп, и все — хана!»
А дальше началось самое трудное. На лодку набросились шесть миноносцев, тральщики, сторожевики, тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер». Было сброшено порядка 240 глубинных бомб.
Но Маринеско направил лодку не в открытое море, а наоборот, в район, куда только что погрузилась громада «Густлоффа». В стену воздушных пузырей, через которую ультразвуковые волны сонаров кригсмарине не могли пробиться. Немцы спасали утопающих (всего вытащили из воды немногим более 1200 человек), не ведая, что как раз под этим скопищем тонущих людей на электромоторах неслышно крадется С-13.
Виктор Геманов, автор ряда книг о Маринеско, пишет: «Конечно, глубина, а она была очень малой — всего 45 метров, не позволяла делать резкие маневры. Ведь лодка имеет длину 78 метров, глубина же чуть не вдвое меньшая. Попробуй боцман чуть ошибиться, круче переложить горизонтальные рули. Дно рядышком — все может кончиться плохо. К тому же уходить ближе к грунту просто нельзя, потому что в этом районе вполне возможны донные мины. И в то же время, если подвсплыть на 10–15 метров, можно угодить под таран любого из преследующих кораблей».
В 23:05 следует команда «пли»! Торпедные аппараты 1, 3 и 4 выплюнули в холодную Балтику стальные 533-миллиметровые «сигары» с надписями «За Родину!», «За советский народ!» и «За Ленинград!». «Сигары» веером понеслись к цели. Четвертая торпеда «За Сталина!» застряла в аппарате № 2, едва высунувшись наружу
Исследователь Геннадий Дрожжин поясняет: «Маринеско предпринял еще один гениальный “шахматный ход”. Изучая предыдущие схватки с врагом, он выявил одну шаблонную закономерность бомбометания немецкими противолодочными кораблями. Фашисты всегда устанавливали глубину подрыва бомб на 90, 60 или 30 м — в зависимости от глубины места. В месте потопления “Густлоффа” глубина не превышала 45 м. Минимальная дистанция безопасного взрыва глубинной бомбы от корпуса лодки — 10 м. Следовательно, надо было идти на глубине 15 м. Бомбы будут взрываться на глубине 30 м, значит, есть запас в 15 м. Так, на максимально бесшумном подводном ходе под электромоторами, советской подлодке удалось уйти из района, где на нее велась остервенелая охота».
Это сафари длилось чуть более четырех часов, после чего преследователи окончательно потеряли ее из виду, и победившая «тринадцатая» гордо нырнула на глубину. Торпедист Илья Павлятенко вспоминал, что напряжение схлынуло только тогда, когда прозвучал приказ командира выдать команде по 75 граммов «наркомовских», ветчины с горячей картошкой, какао и по плитке шоколада.
За потоплением «Густлоффа» как-то почти незаметным оказался второй крупный успех Маринеско — уничтожение 9 февраля лайнера «Генерал фон Штойбен» (14 660 брутто-тонн), вооруженного четырьмя 37-миллиметровыми зенитными орудиями и четырьмя счетверенными зенитными пулеметами. На борту «Штойбена» было порядка 4000 человек — личный состав танковой дивизии, раненые, беженцы, экипаж, вспомогательные службы и пр.
В отличие от «Густлоффа» «Штойбен» шел из прусского Пиллау противолодочным зигзагом на скорости 16 узлов с потушенными огнями и усиленным конвоем из эсминцев типа «Карл Галстер». К тому же после катастрофы «Густлоффа» была усилена работа немецкой авиации, в море выслали дальние дозоры сторожевиков.
На этот раз погодные условия были еще хуже. Ночь, сильный шторм. Цель была обнаружена в 20 кабельтовых, для выхода в атаку носовыми аппаратами времени уже не оставалось. Поэтому Маринеско принял другое решение — пересечь курс цели за кормой и атаковать в надводном положении не от берега, а с моря. Это решение меняло весь план атаки, но имело и свои преимущества — в частности, оно давало возможность точнее определить курс цели.
После четырехчасовой погони вновь при форсированных дизелях в 02:50 был дан залп двумя кормовыми торпедными аппаратами на расстоянии 12 кабельтовых (до 2 км). Обе поразили цель. Таким образом, все выпущенные в этом походе пять торпед попали «в десятку». Результаты стрельбы «тринадцатой» потом специально разбирались в таком служебном документе, как «Анализ торпедных атак ПЛ С-13». В нем говорилось: «Успешность торпедных атак и количество попаданий в цель — максимальное за все время боевых действий. В двух атаках пять выпущенных торпед попало в цель».
Послевоенный разбор «атаки века», как сразу же окрестили потопление «Густлоффа» шведские газеты, вылился в бурные многолетние дискуссии. В зависимости от политических пристрастий они имели разнонаправленный вектор. Однако и у нас, и на Западе сходились в одном: действия командира С-13 были грамотными и юридически законными.
Хайнц Шен, опубликовавший в 1998 году книгу «SOS “Вильгельм Густлофф”. Крупнейшая в истории катастрофа корабля», признавался, что лайнер был вполне законной военной целью и его потопление не является военным преступлением. «Густлофф» не имел госпитального красного креста, не был безоружным, являлся учебной плавбазой для подводного флота Германии, шел в сопровождении боевого эскорта. То же касалось и «Штойбена».
«Если этот случай можно считать катастрофой, — пишет Шен, — то это, несомненно, была самая большая катастрофа в истории мореплавания, по сравнению с которой даже гибель “Титаника”, столкнувшегося в 1912 году с айсбергом, — ничто».
Этого же придерживается и немецкий Институт морского права. По мнению специалистов института, решение взять на борт гражданских лиц и раненых в отсутствие у корабля статуса лазарета принадлежало командованию судна, а потому ответственность должна лежать исключительно на нем, резюмировали в своем отчете специалисты по морскому праву.
«Если этот случай можно считать катастрофой, то это, несомненно, была самая большая катастрофа в истории мореплавания, по сравнению с которой даже гибель “Титаника”, столкнувшегося в 1912 году с айсбергом, — ничто»
В СССР к Маринеско — не без оснований, конечно, — клеили ярлыки «нарушителя дисциплины», «хулигана», «злоупотребляющего», с последующим увольнением с флота и разжалованием. Лишь много лет спустя адмирал Николай Кузнецов, подписавший в ноябре 1945 года приказ о разжаловании Маринеско до старшего лейтенанта и об увольнении в запас, напишет: «К многочисленным серьезным проступкам А. Маринеско на службе и в быту я, как адмирал, отношусь совершенно определенно — отрицательно. Но зная его смелость, решительность и умение добиваться крупных боевых успехов, я готов многое простить ему и воздать должное за его заслуги перед Родиной… После окончания войны прошло почти четверть века, настала пора по достоинству оценить подвиг А. И. Маринеско. Мы должны, пусть с опозданием, прямо заявить, что в борьбе за Родину он проявил себя настоящим Героем».
А отправивший Маринеско с «особым напутствием» в поход Александр Орел уже в марте 1988 года писал: «Как бывший командующий ДКБФ, а в годы войны прямой и непосредственный начальник Маринеско, как член КПСС, рекомендовавший его в 1944 г. в ряды партии, я направил обстоятельный ответ на 15 страницах… В феврале 1945 года я представил Александра Ивановича к званию Героя. Однако мое представление командованием БПЛ поддержано не было. Должен подчеркнуть, что я и сейчас твердо придерживаюсь мнения, что А. И. Маринеско следовало бы присвоить звание Героя».
Темы: Среда