Среда 24 января 2022

Университет для тех, кто хочет понять

Назначенный в конце прошлого года на должность ректора МИФИ Владимир Шевченко — о своем видении развития университета, его связях с атомной отраслью, изменениях образовательного процесса и о ценности понимания, которую не заменит никакой искусственный интеллект
Университет для тех, кто хочет понять
Национальный исследовательский ядерный университет МИФИ принадлежит к элите российского высшего естественно-научного и инженерного образования
МИФИ

Статья публикуется одновременно в журналах «Эксперт» и «Стимул».

Национальный исследовательский ядерный университет МИФИ, безусловно, принадлежит к элите российского высшего естественно-научного и инженерного образования. С 30 декабря 2021 года ректором этого университета сроком на пять лет назначен известный ученый-физик, доктор физико-математических наук Владимир Шевченко, который исполнял обязанности ректора с июля.

В 1994‒2010 годах Владимир Шевченко, сам выпускник МИФИ, работал в Институте теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ), где прошел путь от аспиранта до заместителя директора. С 2008 года он член коллаборации LHCb на Большом адронном коллайдере в Европейской организации по ядерным исследованиям (ЦЕРН) в Женеве. В 2010‒2021 годах работал на различных должностях в блоке руководства фундаментальными исследованиями в Национальном исследовательском центре «Курчатовский институт». В 2014‒2019 годах возглавлял Научно-координационный комитет НИЦ «Курчатовский институт» по сотрудничеству Российской Федерации с ЦЕРН.

magnifier.png Я довольно хорошо представляю, как все это устроено снизу, так сказать от доски, хотя у меня действительно имеется очевидный дефицит компетенций в том, что касается организации образовательного процесса с административного верха

Мы встретились с Владимиром Игоревичем, чтобы узнать о его взглядах на будущее прославленного университета. Но начали с вопроса, почему он решил перейти в МИФИ. Ведь организацией учебного процесса Шевченко вроде бы раньше никогда не занимался.

— Разговоры о том, что есть некоторый круг людей, которые обсуждаются на пост следующего ректора МИФИ, начались не вчера и даже не год назад. Наверняка там были достойные кандидаты, и вряд ли мне этично комментировать, почему это предложение было сделано именно мне, а не кому-то другому. Но когда такое предложение поступило, я счел для себя невозможным отказаться. Во-первых, потому что это моя альма-матер и для меня это вообще такая лично окрашенная история, а во-вторых, потому что я довольно долго и в разных ситуациях, фактически все время своей карьеры был связан с университетами. Я два года был постдоком в Утрехтском университете, работал в университетах Гейдельберга и Пизы, много лет преподавал в МФТИ, работал со студентами МИФИ, МИСиС, ДВФУ, других российских вузов. В этом смысле я довольно хорошо представляю, как все это устроено снизу, так сказать от доски, хотя у меня действительно имеется очевидный дефицит компетенций в том, что касается организации образовательного процесса с административного верха. Этот дефицит мне, конечно, предстоит быстро ликвидировать. Поэтому, если говорить по сути дела, с университетской средой я хорошо знаком.


ШЕВЧЕНКО.jpg
Ректор Национального исследовательского ядерного университета МИФИ известный ученый-физик, доктор физико-математических наук Владимир Шевченко
Олег Сердечников

Позиционирование университета

— Какие цели и задачи вы сформулировали для себя как для ректора на ближайшее время и на перспективу?

— Один из важнейших вопросов здесь — позиционирование университета в образовательном пространстве, как российском, так и глобальном. Прежде всего, те абитуриенты, которые пришли к нам, в МИФИ, на первый курс ни в чем не уступают своим ровесникам, которые в эти же дни начали обучение в лучших университетах мира. В России действительно хорошо подготовленные, мотивированные абитуриенты в области физико-математических и компьютерных наук приходят всего лишь в несколько университетов, в число которых входит и МИФИ. Наши абитуриенты — это наше важнейшее преимущество, самый главный, стратегический актив.

Другая сторона — наше позиционирование в мировом научно-образовательном ландшафте. Мы очень тесно включены в международные научно-образовательные связи, и у нас есть большой опыт работы в различных международных сообществах. А третья сторона нашего позиционирования — это наше взаимодействие с ключевыми партнерами на территории России: прежде всего это Национальный исследовательский центр «Курчатовский институт» и госкорпорация «Росатом», а также ряд других уважаемых организаций и коммерческих компаний. Помимо московской площадки у нас есть еще сеть из пятнадцати филиалов, работающих в городах присутствия «Росатома», в том числе в закрытых городах ядерно-оружейного комплекса.

Такая диалектика глобального научного присутствия и, с другой стороны, работ по обеспечению стратегической безопасности и составляет миссию МИФИ. И я настроен на то, чтобы укреплять и развивать именно это, на первый взгляд противоречивое единство, поскольку я глубоко убежден, что только глобальное научно-технологическое лидерство является надежным залогом стратегической национальной безопасности.

— И организация учебного процесса проистекает из этого понимания?

— Конечно, для этого нам абсолютно необходимо очень внимательно посмотреть, насколько наша учебная программа соответствует уровню наших абитуриентов и уровню научных задач, стоящих перед университетом. И здесь есть многое, над чем надо работать.

magnifier.png Диалектика глобального научного присутствия и, с другой стороны, работ по обеспечению стратегической безопасности и составляет миссию МИФИ. И я настроен на то, чтобы укреплять и развивать именно это, на первый взгляд противоречивое единство

— То есть вы считаете, что уровень учебных программ требует доработки...

— Да, но не потому, что кто-то из моих предшественников что-то не так сделал, а потому, что современное образовательное пространство очень динамично: меняются запросы абитуриентов, меняются запросы рынка труда, меняются образовательные технологии. Избитое, но от этого не менее точное сравнение образования с ездой на велосипеде: вы либо движетесь, либо падаете, стоять на месте нельзя.

— А как вы относитесь к рейтингам университетов, которые, прямо скажем, отводят российским университетам не самые лучшие позиции?

— Я бы так сказал: я отношусь к рейтингам спокойно. Это инструмент, и, как всякий инструмент, если его использовать бездумно, он приносит вред. И мы, к сожалению, знаем такие примеры и в российской, и в зарубежной истории, когда в погоне за рейтингами серьезно страдало содержание. Это происходит тогда, когда инструмент, предназначенный для измерения одного из множества параметров сложной системы, в том числе такой, какой является университет, начинает использоваться для непосредственного управления этой системой в целом. То есть на рейтинги надо смотреть, но не надо делать из них фетиш. Хотя каждому университету полезно понимать, чем обусловлена его позиция в том или ином рейтинге и, что даже более информативно, ее динамика.

В нашем случае история понятна. Если мы возьмем общие рейтинги, мы будем в мировом топ-300, но это неудивительно, потому что мы не классический университет, у нас нет гуманитарного крыла, мы все-таки исторически технический университет. Если мы возьмем более узкий рейтинг «Физика и астрономия», мы будем в мировом топ-100, и это уже, так сказать, лучше. А если мы еще сузим область до «Ядерного образования», то мы будем в мировом топ-10, если не в топ-5. И наша стратегия заключается, безусловно, в сохранении и укреплении лидерства в области ядерного образования, что, конечно, неразрывно связано с мировым лидерством госкорпорации «Росатом». Но мы также стремимся к диверсификации направлений нашей научной и образовательной деятельности и попытаемся занять те ниши, в которых, как нам кажется, можем претендовать на вхождение в мировую элиту. У нас есть такие наметки, и мы будем это делать.


ЛАБ1.jpg
В лабораториях МИФИ
Олег Сердечников

Корни и истоки

— МИФИ, пожалуй, последний или один из последних российских вузов, который сохраняет отраслевую привязку, присущую в свое время вообще практически всем техническим вузам Советского Союза. Это не мешает его развитию?

— Нашу отраслевую привязку надо правильно понимать. Действительно, из стен МИФИ вышли десятки блестящих ученых-атомщиков и целых три российских атомных министра. И сейчас тридцать процентов приходящих на работу в российскую атомную отрасль молодых специалистов — это выпускники нашего университета и его филиалов. Но совершенно неправильно воспринимать нас как отраслевой вуз, как вуз, ориентированный на одного работодателя. Наши выпускники работают в самых разных направлениях и в самых разных исследовательских секторах. Партнерство с «Росатомом» для нас, конечно, исторически очень важно, и мы чрезвычайно серьезно к нему относимся, в том числе с точки зрения образовательных и научных задач, стоящих перед атомной отраслью, которые, как нам кажется, на должном уровне качества можем решить только мы. Мы благодарны госкорпорации за системную поддержку университета в рамках его программы развития. Но помимо слова «ядерный» в нашем названии неслучайны и слова «национальный исследовательский». И мы, как, кстати, и «Росатом», действуем в глобальной повестке, в том числе активно развивая направления исследований за пределами традиционной ядерной тематики.

Мы воспринимаем наш атомный отраслевой корень не как какое-то ограничение, а как очень важный залог нашего высокого мирового позиционирования в том, что касается ряда уникальных компетенций, которые есть у нас и которых нет у большинства других вузов мира. Например, в том, что касается физики детекторов, физики нейтрино, физики ускорителей, мы фактически единственный университет России, который имеет серьезные компетенции и инструментальную базу в этих областях. И в этом смысле мы хотим считать, что наши успехи — это успехи атомной отрасли в широком смысле, а успехи атомной отрасли — наши успехи, это такая типичная win-win история.

magnifier.png Мы, к сожалению, знаем такие примеры, когда в погоне за рейтингами серьезно страдало содержание. Это происходит тогда, когда инструмент, предназначенный для измерения одного из множества параметров сложной системы начинает использоваться для непосредственного управления этой системой в целом

— А какими вы видите отношения между МИФИ, «Росатомом» и Курчатовском институтом?

— Мы вышли все из одного корня — из возглавлявшейся Игорем Васильевичем Курчатовым легендарной Лаборатории № 2 и развивались в каком-то смысле параллельно. Первое главное управление при Совете народных комиссаров стало Минсредмашем, а затем «Росатомом», сама Лаборатория № 2 стала Институтом атомной энергии, а потом НИЦ «Курчатовский институт», мы начинались как Московский механический институт боеприпасов, вошли в историю под брендом МИФИ, сейчас мы Национальный исследовательский ядерный университет. Эта триада атомной науки, образования и производства, объективно, как говорится, для пользы дела, предполагает как тесное взаимодействие, так и необходимую обособленность. Важно подчеркнуть, что Курчатовский институт занимается далеко не только задачами атомной науки, мы готовим кадры не только для «Росатома», а «Росатом» кроме своей традиционной тематики ведет активную деятельность по развитию неядерных бизнесов.

Каждый в этой атомной «русской тройке» исходит, с одной стороны, из логики сохранения преимуществ в своей корневой ядерной сфере и, с другой стороны, стремится к диверсификации в тех направлениях, которые считает для себя интересными. В нашем случае, как я уже сказал, это пять стратегических проектов, из которых, вообще говоря, три прямого отношения к ядерной физике не имеют.


ЛАБ2.jpg
В лабораториях МИФИ
Олег Сердечников

Приоритеты и проекты

— Что вы вкладываете в понятие «исследовательский университет» и как вам видится развитие этой стороны его деятельности?

— Я убежден, что исследования в современном университете и образовательная деятельность должны быть неразрывно связаны. При этом я считаю, что исследовательская повестка университета в идеале должна иметь известную долю автономности. То есть понятно, что любой университет встроен в глобальную сеть, у него есть внешние партнеры, есть некоторые приоритетные направления развития, но я уверен, что сила университета состоит в том числе в том, что он дает возможность, площадку для работ по каким-то не мейнстримным направлениям, по темам, которые не кажутся интересными никому, кроме тех, кто ими занимается. Я противник разделения ресурсов между приоритетным и неприоритетным в соотношении 100:0. По-моему, 85:15 гораздо правильнее, и мы знаем много примеров из истории, когда именно из этих 15 процентов, которые в данный момент кажутся малозначимыми или неактуальными, произрастали огромные истории, которые меняли мир.Коммерческая компания, как правило, не может себе этого позволить, потому что находится в достаточно жестких в этом смысле рамках, а университет — это очень правильное место, на мой взгляд, именно для того, чтобы привлекать людей, которые готовы пробовать какие-то безумные вещи в хорошем смысле слова.

Конечно, этот процесс должен быть управляемым, университет не богадельня и не сборище фриков, но здесь связка с образованием неизбежно приводит эту ситуацию в здоровое состояние: ведь в идеале одни и те же профессора и ведут исследования, и работают со студентами. Конечно, это не надо понимать в том смысле, что расстановка приоритетов не важна. Очень важна, и наши мы сформулировали в рамках программы «Приоритет 2030», хотя, конечно, этими направлениями вся деятельность университета не исчерпывается.

magnifier.png Мы должны объяснить студенту, почему ему нужно идти к нам, почему все то же самое он не может получить бесплатно, сидя у компьютера, имея доступ ко всей этой информации, в том числе в виде онлайн-лекций, каких-то курсов, которые в том числе мы же и готовим. Это не такой простой вопрос

— Может быть, вы назовете их?

— Первый приоритет — это то, что мы называем «релятивистская квантовая инженерия». Это «наука высших достижений», все, что касается работ на переднем крае физики фундаментальных свойств материи, как на наших собственных установках, так и на других крупных установках в России и за рубежом. В технологическом смысле речь идет об управлении не просто квантовыми, но быстро движущимися, то есть релятивистскими, объектами. Второй приоритет — ядерные энерготехнологии нового поколения, прежде всего проблематика замкнутого топливного цикла, а также лазерного термояда. Это, конечно, неразрывно связано с теми актуальными задачами, которые стоят перед «Росатомом». Третий проект связан с высокотехнологичной медициной, биологией и экологией. Он направлен на развитие наших ускорительных компетенций, а также заделов в ядерной медицине, в наномедицине, в технологиях работы с радиофармпрепаратами. Здесь же перед нами стоят важные задачи по подготовке кадров для масштабной программы синхротронно-нейтронных исследований, которую курирует Курчатовский институт. Четвертый проект — это радиофотоника и квантовая сенсорика. Он направлен на развитие подходов, способных совместить на одном чипе технологии кремниевой электроники и фотоники, чтобы выйти на следующий, субтерагерцовый рубеж по частотам систем обработки и передачи информации. И пятый проект — это кибербезопасность интеллектуальных систем и критических информационных инфраструктур. Это тоже наш конек, это история, в том числе про доверенный искусственный интеллект, про машинное обучение, про финансовый мониторинг, про стратегическую безопасность цифрового мира, к которому мы все семимильными шагами движемся.

Мы рады победе нашего университета в организованном Министерством науки и высшего образования в прошлом году конкурсе за специальную часть гранта по треку «исследовательское лидерство», и рассчитываем, что реализация стратегических проектов повлечет за собой трансформацию политики университета в том, что касается кадров, образовательных программ, молодежной политики, кампуса, финансовой модели университета — это все прописано в нашей заявке и, в общем, мы относимся к ней серьезно и более или менее что там написано, то мы и собираемся делать. Заранее можно сказать, что получится не все, но, как говорится, намерения наши в этом смысле вполне серьезные и искренние.


ЛАБ3.jpg
В лабораториях МИФИ
Олег Сердечников

Спираль должна быть оптимальной

— В последнее время стала модной модель университета, которая получила название «тройная спирали»: университет должен объединять образовательную, исследовательскую и бизнес-функцию, беря на себя задачу R&D-подразделений разного бизнеса. Каково ваше отношение к такой модели? Насколько возможно в таком университете, как ваш, решать проблемы бизнеса?

— В старые времена это вроде бы называлось «треугольником Лаврентьева»… Превращение его в спираль, наверное, должно придать какую-то большую динамику. Но, так или иначе, конечно, миссия любого университета в каких-то пропорциях совмещает все эти функции. Другое дело, что современная ситуация отличается от той, которая была несколько десятилетий назад. Прежде всего, крупные университеты, в первую очередь американские, обладающие огромными эндаументами, имеют очень большую степень автономии в выборе того, чем они могут заниматься, что они считают важным, во что хотят инвестировать. С другой стороны, бурное развитие онлайн-образования, конечно, предъявляет новые требования к университетам как местам получения образования. Мы должны объяснить студенту, почему ему нужно идти к нам, почему все то же самое он не может получить бесплатно, сидя у компьютера, имея доступ ко всей этой информации, в том числе в виде онлайн-лекций, каких-то курсов, которые в том числе мы же и готовим.

Это не такой простой вопрос. По моему мнению, здесь на первый план выходят социальные связи, история университета, харизма профессоров, вся среда, порождающая явление, которое называется alumni — сообщество выпускников университета, с чем нам тоже надо работать. А что касается R&D, то, конечно, очень важно то, насколько крупные корпорации, например в России, заинтересованы в этом, насколько им выгодно отдавать какие-то работы на сторону, в том числе в университеты, а не проводить их силами своих, ведомственных R&D-департаментов или институтов. Надо сказать, что «Росатом» в этом смысле подает другим хороший пример, госкорпорация довольно большой процент исследовательских заказов осознанно отдает за свой периметр. И я не говорю, что нам, а вообще, в целом. И здесь, наверное, в каждой отрасли должен сформироваться какой-то свой здоровый баланс, мы от этой точки равновесия пока, на мой взгляд, далеки. И одна из системных проблем состоит в том, что любая серьезная большая научно-исследовательская работа — это работа с долгим горизонтом по своей, так сказать, природе.

magnifier.png Релятивистские законы мы рано или поздно узнали бы и без Эйнштейна, а вот Эйфелевой башни без Эйфеля у нас бы не было

С другой стороны, большинство бизнес-историй требует быстрых побед, быстрой оборачиваемости, быстрого превращения идей в продукт на рынке. Налицо несоответствие временных масштабов. И я думаю, что какого-то универсального рецепта здесь нет. Если университет начнет идти на поводу у бизнеса, он превратится просто в R&D-подразделение какой-то отрасли со всеми вытекающими отсюда рисками. А один из основных рисков — кстати, не всегда понимаемых бизнесом — здесь тот, что для сильных абитуриентов ориентация на одного работодателя, на одну отрасль — это жирный минус. Они хотят иметь свободу выбора, широкий профиль возможностей. А с другой стороны, если вы полностью отойдете от работодателя и начнете заниматься только какими-то своими вещами, то, скорее всего, значительная часть этой работы может оказаться невостребованной и будет проходить в отрыве от реальных задач.

Поэтому мне кажется, что каждый университет должен найти какую-то свою золотую середину и нет смысла обсуждать, каково оптимальное позиционирование университета на системе координат «наука — образование — инновации». Может быть, есть смысл говорить о том, каково оптимальное распределение университетов разного типа по стране и сколько каких университетов нам нужно, — но для каждого конкретного университета это вопрос, я считаю, бессмысленный. В таком университете, как наш, есть и то, и другое, и третье, а в каких пропорциях, в значительной степени определяется предысторией и внутренней динамикой развития. На нее, конечно, можно как-то влиять управленческими решениями, но не надо питать иллюзии, что ее можно создать с нуля и прямо такой, какой вам хочется.

— Одним из направлений, связанных с представлением об этой тройственности, и у нас, и за рубежом было создание вокруг университетов малых предприятий, которые позволяют преподавательскому составу и студентам совмещать участие в учебном процессе с участием в конкретных разработках. Вы как-то это практикуете?

У нас есть такой опыт, он местами даже довольно успешный, но я противник того, чтобы насильно превращать профессора в предпринимателя. На мой взгляд, очень редко эти компетенции совмещаются в одном человеке. И в этом смысле можно говорить о другом: у каждого сотрудника университета должен быть выбор одного из трех треков его профессионального контракта. Больше преподавательский — тогда это история про нагрузку аудиторную и внеаудиторную и соответствующие требования к качеству курсов, которые читаются; больше исследовательский — тогда это соответствующие наукометрические показатели; больше предпринимательский — тогда это финансовые требования. У нас этого пока нет. Но одно из направлений изменения нашей кадровой политики будет состоять в том, чтобы сформировать такой контракт, чтобы каждый человек для себя понимал, какой трек наиболее для него оптимален. Но это надо делать умно, чтобы не разрушить структуру деятельности университета в целом, чтобы все вдруг не осознали, что им очень выгодно быть на образовательном треке и никакой научной работой не заниматься, и никаких стартапов не создавать. Этого тоже, конечно, надо избежать. Будем работать.


ШЕВЧ1.jpg
Владимир Шевченко: «У нас есть такой опыт, он местами даже довольно успешный, но я противник того, чтобы насильно превращать профессора в предпринимателя. На мой взгляд, очень редко эти компетенции совмещаются в одном человеке»
Олег Сердечников

Траектория для каждого

— А как меняется учебный процесс в современных условиях?

— В целом история развивается и все больше изменяется от традиционного у нас специалитета, рассчитанного на пять-шесть лет, ко все большему и большему дроблению учебного процесса. Первый шаг — это когда мы перешли от специалитета к схеме «четыре плюс два» — бакалавриат и магистратура. Сейчас речь идет уже о том, что внутри бакалавриата вы делаете «два плюс два», и на каждом шаге у вас количество обязательных курсов уменьшается, а количество элективных курсов увеличивается. И очевидно, что в пределе это история про формирование индивидуальной образовательной траектории для каждого студента. И это то направление, по которому все ведущие университеты так или иначе идут.

Мы не исключение, у нас есть свои по этому поводу большие наработки. Исторически, кстати, нам это очень близко, потому что еще в 1990-е годы мы активно использовали практику индивидуальных учебных планов, которые были прообразами этих траекторий. И это история не только про образовательную траекторию студента. Это история про контракт преподавателя, про распределение нагрузки, про то, какие курсы востребованы, а какие нет, и соответствующее перемещение наших кадровых ресурсов. Индивидуализация обучения — это объективный процесс, но, когда начинаешь воплощать его на практике, он затрагивает все стороны жизни университета. Мы находимся в этом процессе и будем двигаться дальше.

magnifier.png Я противник разделения ресурсов между приоритетным и неприоритетным в соотношении 100:0. По-моему, 85:15 гораздо правильнее, и мы знаем много примеров из истории, когда именно из этих 15 процентов, которые в данный момент кажутся малозначимыми или неактуальными, произрастали огромные истории, которые меняли мир

— Но это ведь существенно усложняет организацию учебного процесса.

— Это очень усложняет организацию, но для нас ключевой вопрос — насколько это востребовано студентом и нужно работодателю. Мы видим, что это действительно так. Но, конечно, и это нужно делать аккуратно, чтобы не случилась ситуация, когда, например, внутри этого дерева образовательных траекторий появится возможность эту систему обмануть и как-то окольной тропой получить желаемый диплом, «срезав все углы» и нагрузив себя в разы меньше, чем человек, который шел к этому же диплому по другой, более «честной» траектории. Это все очень непросто сбалансировать.

Замечу также, что определенные сложности в организации учебного процесса в нашем случае следуют уже из нашего названия. Мы называемся «инженерно-физический институт». А в моем понимании исследователь и инженер — это весьма разные занятия, прежде всего с точки зрения целеполагания, иерархии ценностей и организации деятельности.Ученый ищет новые знания и стремится к обретению понимания. И чем более неожиданные знания он найдет, тем он более удачливый или хороший ученый. Но он именно находит, а не «сотворяет» эти знания — в этом и заключается объективность науки и ее ценность. А инженер в большей степени творец, который работает по некоторому плану. Если он создает технические устройства, то это классический инженер, если он создает какие-то социальные или коммерческие системы, то это политик или бизнесмен. Это все по духу инженерные специальности, и они предполагают, что поток вашей деятельности связан с понятным целеполаганием и вы понимаете, что вы хотите получить в итоге. Релятивистские законы мы рано или поздно узнали бы и без Эйнштейна, а вот Эйфелевой башни без Эйфеля у нас бы не было.


МИФИ ПАМЯТНИК.jpg
Памятник создателям советского атомного проекта перед зданием МИФИ
МИФИ

Ценность понимания

— Совместить эти разные формы деятельности и компетенции в одном человеке — это та сверхзадача, которую отцы-основатели МИФИ перед нами поставили, имея в виду, что те сложнейшие проблемы, которые будут решать наши выпускники, не могут решаться в логике чисто инженерной или «изобретательски-рационализаторской». Они должны предполагать глубокое понимание, погружение в проблему и серьезное научное исследование. Мы видим сейчас, что все больше и больше людей начинают пользоваться какими-то системами поддержки и гаджетами, не понимая, на самом деле, как они работают. Это для них черный ящик. Одна из важнейших задач для таких университетов, как наш, — сохранение и воспроизводство слоя людей, которые глубоко понимают, что там внутри, и исповедуют эту ценность понимания, потому что научные исследования — это в первую очередь история не про публикацию статей в рейтинговых журналах, это история про накопление ценного понимания чего-то, понимания, которое может быть потом передано кому-то другому.

И вот эта ценность понимания — та вещь, которая не звучит широко, но, на мой взгляд, она абсолютно ключевая. Когда мы обсуждаем вопрос, нужно ли к какой-то специальности готовить молодых людей, а не заменит ли эту специальность система искусственного интеллекта, мой ответ очень простой: неважно, чем вы занимаетесь, если вы понимаете, что вы делаете, то вам не грозит замена искусственным интеллектом, а если не понимаете, то…

— Недавно произошла дискуссия между ректором Сколковского университета Кулешовым и проректором питерского Политеха Боровковым. Кулешов высказал идею, что советское и наше современное инженерное образование устарело. А в качестве примера привел изучение сопромата: если все это может рассчитать компьютер, то зачем учить эти формулы... А Боровков возразил, что без понимания того, как работают механизмы под нагрузками, нет инженера.

— Наверное, своя правда есть в том, что современному обществу не нужно очень много людей, которые все понимают, а то у них не будет работы, и это объективный процесс. Но если мы совсем утратим таких людей, то, конечно, на втором шаге мы станем заложниками тех университетов, компаний или государств, у которых такие люди есть. С этой точки зрения мои взгляды совершенно определенные: ценность понимания очень важна, особенно когда речь идет о критически сложных инфраструктурах, в частности в ядерной отрасли. Если вы не понимаете, что вы делаете, то рано или поздно вы получаете Чернобыль, одной из причин которого как раз и стала передача атомных электростанций из Минсредмаша в Минэнерго СССР, сопровождавшаяся резким падением уровня понимания процессов работы этих сложных объектов.

magnifier.png Если вы не понимаете, что вы делаете, то рано или поздно вы получаете Чернобыль, одной из системных причин которого как раз и стала передача атомных электростанций из Минсредмаша в Минэнерго СССР, сопровождавшаяся резким падением уровня понимания персоналом процессов работы этих сложных объектов

Я еще раз сделал бы акцент на том, что у нас сейчас много больших интересных задач и в мире много процессов, исход которых нам непонятен. Ведь в случае с атомным проектом невозможно было себе представить что те исследования радиоактивности, которые начались в конце XIX — начале XX века, приведут к явлению атома — и мирного, и военного. И мне интереснее всего именно попытаться услышать в каких-то шорохах вокруг что-то такое, что через пятьдесят или сто лет изменит мир. В случае МИФИ помимо ядерной истории можно вспомнить о лазерах. Академик Николай Басов, лауреат Нобелевской премии за изобретение лазера — наш выпускник, впоследствии наш профессор, в этом году мы будем отмечать его столетие. Это как раз история очень яркая в том смысле, как открытие нобелевского калибра через несколько десятилетий превращается в огромный бизнес — группу компаний IPG Photonics, значительная часть которого — компания «ИРЭ-Полюс» — находится в России, в городе Фрязино, и управляется нашими выпускниками и сотрудниками.

Вместе с тем я убежден, что глубоко неверно рассматривать фундаментальные исследования в целеполагании того, что они потом приведут к каким-то прикладным результатам. Мы занимаемся фундаментальной наукой для того, чтобы достичь понимания мира, в котором мы живем, и это уже само по себе очень значимая ценность. Как дальше это понимание мы используем, как говорится, в народном хозяйстве — это уже вопрос, в который вплетено очень много иных, вненаучных обстоятельств. Но если мы исповедуем ценность понимания, значит, мы принадлежим к числу тех стран, которые понимают важность университетов как точек, где это понимание достигается, воспроизводится и передается следующим поколениям.

 

Темы: Среда

Еще по теме:
25.03.2024
Новая стратегия научно-технологического развития берет курс на реализацию российской повестки с опорой на национальную т...
22.03.2024
Россию попросили из крупнейшей международной научной коллаборации — швейцарского ЦЕРНа
14.03.2024
США не хотят мириться с монополией Китая на рынке редкоземельных металлов, имеющих важное оборонное значение, и намерены...
07.03.2024
В конце прошлой недели американский Newsweek опубликовал технологическую страшилку, призванную разоблачить коварные замы...
Наверх