Жор золотых миллиардов

Он был успешным топ-менеджером, венчурным инвестором, а сегодня затрудняется с определением: скорее всего, он назвал бы себя человеком, неравнодушным к тому, каким окажется будущее человечества. Александр Чикунов сейчас озабочен тем же, что и философы, глобальные мыслители, визионеры и просто мечтатели: ни много ни мало судьбой человечества. Однако в отличие от них он уже восемь лет старается глубоко вникнуть в тему, перелопачивая огромное количество научной литературы и общаясь с учеными разных специальностей. Он не причисляет себя к глобальным мыслителям, но хочет быть хотя бы пропагандистом их идей. Несколько лет назад Чикунов стал одним из создателей Института мировых идей, главная задача которого — пропаганда идей ученых и исследователей, обнажающих глобальные вызовы и предлагающих возможные ответы на них.

Попытки ответить на вопросы, с какими кризисами может столкнуться человечество в XXI веке и угрожают ли ему реальные катастрофы; будет ли расти население беспредельно; хватит ли ему продовольственных, энергетических и прочих материальных ресурсов; можно ли обеспечить благополучное существование для будущих поколений и при этом не «удушить» климат, Александр хочет обобщить, сделать выводы и написать об этом книгу. По его мнению, большинство людей просто не задумывается об этих проблемах, считая, что этим должны заниматься правительства или организации вроде ООН, а это неправильно. Он рассчитывает, что его книгу, где будет понятно изложена информация о глобальных трендах, прочтут не только любители пофилософствовать, но и люди, принимающие решения, касаются ли они инвестиций в новые технологии, законодательных инициатив или образования растущих поколений. Чем больше будет людей, думающих не только о сегодняшнем дне, но и о горизонте в сто-двести лет и дальше, тем легче будет отвечать на современные глобальные вызовы.

Надоело быть белкой

— Александр, вы успешно работали в РАО ЕЭС, потом стали венчурным инвестором. В связи с чем произошли такие перемены?

— Я попал в РАО ЕЭС на должность руководителя центра реализации проектов реформирования в 2002 году, потом дорос до члена правления и руководителя бизнес-единицы номер один. В середине 2008 года реформа электроэнергетики, в которой я принимал непосредственное участие, в целом была завершена, а головная компания РАО ЕЭС закрыта. Я задумался о будущем. С одной стороны, я привык к масштабным задачам, к четким графикам, к ежедневной наполненной делами работе. С другой — меня стал раздражать этот бег белки в одном и том же колесе, и представить себе еще одно такое колесо мне было трудно. В общем, пребывал в исканиях и даже злился на себя, что мысли разбегаются в разные стороны, а я не могу принять концептуального решения. Даже пошел к психологам, которые посоветовали мысленно вернуться в детство. Хотел ли я в детстве быть СЕО? Нет, не хотел. Хотел космонавтом.

И что из этого следовало? Наверное, с высоты взрослости в этих детских мечтах нужно усматривать не конкретного космонавта, которым я уже скорее всего не стану, а идею делать что-то возвышенное, значительное и важное для людей. Я погрузился в чтение. Читал про будущее с горизонтом лет в пятьдесят, чтобы оттуда посмотреть, чем можно заняться сегодня. Это были в основном технологические форсайты, в том числе о топливных элементах и управлении термоядерными реакциями, о геномике и антиэйджинге, о победе над раком и так далее. В результате в 2009 году я создал фонд «Группа “Росток”», чтобы инвестировать значимые и прорывные проекты в области медицины и здоровья.

— Я помню, что вы поддержали проект академика Владимира Скулачева, генетика Евгения Рогаева и молекулярного биолога Алексея Рязанова. А через несколько лет услышала, что вы уехали в США. Что случилось?

— Да, меня потрясли эти люди и их идеи. И, признаюсь, в этой новой для себя области я, наверное, был идеалистом. Проекты Скулачева и Рязанова были связаны с темой продолжительности жизни и борьбы со старением, Рогаев — генетик мировой известности, помимо изысканий в чистой науке искал способ победить болезнь Альцгеймера и шизофрению. Несколько лет я финансировал их работы. И хотя был готов к долгосрочным проектам, на мои мечтательность и веру в близкие результаты наступал прагматизм. Я понял, что проект Евгения Рогаева — это вложения в чисто фундаментальную науку. Рогаев сам меня предупреждал, что никаких гарантий в поисках генов болезни Альцгеймера и создании новых молекул он дать не может. И я отвечал, что буду горд тем, что хотя бы приложил руку к решению гуманной задачи. Но я не миллиардер и не могу десятками лет финансировать чисто научные проекты. Проект Скулачева получил прописку в «Роснано», и на этом мы разошлись. Остался проект Алексея Рязанова, который я тогда решил довести до конца, он был рассчитан на четыре года. Фонд таким образом трансформировался в компанию Longevica, которая занимается развитием результатов, полученных от реализации первоначальной идеи Алексея Рязанова, а также еще некоторых идей, направленных на улучшение здоровья людей.

— Четыре года прошло, что вы решили?

— Вообще-то я был настроен до окончания этого срока просто закрыть проект. Это было связано с тем, что параллельно занимался изучением глобальных трендов развития человечества чисто в познавательных целях, и они приводили к некоему противоречию: зачем заниматься продлением жизни, если мир и так перенаселен, к тому же с перекосом в сторону стареющего населения. Но я думал, что до завершения эксперимента я успею разобраться, является ли перенаселение угрозой. И к тому же не привык бросать проекты на полпути. Полученные в 2013 году результаты эксперимента на мышах, который продолжался три с половиной года, внушали оптимизм. Второй раз в истории мы продлили жизнь долгоживущим мышам фармакологическими препаратами (первым был рапамицин в 2009 году).

Позже мы установили два механизма, ассоциированные со старением. По сути, мы нашли способы воздействия на первопричины многих современных болезней возраста. Причем оба найденных механизма дополняют друг друга. У этого проекта просматривается неплохое коммерческое продолжение. Сначала мы планируем пойти по пути создания биологически активных добавок, этим путем идут сейчас искатели средств антистарения, потом будем думать о создании лекарств. Но пока я не стал бы много распространяться о наших успехах, поскольку работа находится на стадии переговоров с инвесторами.

— А почему вы уехали в США?

— Я уехал в 2013 году по ряду причин. Но прежде всего потому, что эксперименты Рязанова завершились прорывом, а он живет в Принстоне. А тут и дочь доросла до школы, и нужно было решать, где ей учиться. Так что, взяв семью под мышку, уехал в Принстон.

В поисках катастроф

— Основав фонд «Росток» я не переставал исследовать тему форсайтов. В процессе наткнулся на интересную, но очень странную книгу — «Комитет 300». Автор, бывший разведчик, толковал о тайнах мирового правительства и теории заговоров. В ней я наткнулся на упоминание о Римском клубе, который озабочен ростом населения и дефицитом ресурсов и якобы в связи с этим пропагандирует геноцид. Последнее, конечно, полная ерунда. Но я заинтересовался. У меня вообще есть манера, прочитав книжку, лезть по интересным ссылкам в другие. И это, естественно, нескончаемое занятие. Однако, зацепившись за Римский клуб, я прочитал книгу его основателя Аурелио Печчеи «Человеческие качества». И был просто заворожен.

— Что вас так зацепило?

— Знаете, бывает ощущение: ты о чем-то думаешь, а сформулировать толком не можешь, а он как будто внятно твои думы излагает. Я полностью разделял эту логику, постановку проблемы, ее важность. Книга завершалась на минорной ноте. Печчеи, потративший огромный кусок своей жизни, чтобы достучаться до мира с глобальными проблемами человечества, был огорчен сиюминутными интересами общества и фокусировкой политиков на краткосрочных задачах, что сейчас называют шорт-термизмом.

После книги Печчеи я прочитал «Пределы роста: тридцать лет спустя» — это третья книга в развитие первого доклада Римскому клубу, где речь шла о том, что все те негативные тенденции, о которых шла речь в первом докладе «Пределы роста», изданном в 1972 году, идут по экспоненте, и мир близок к кризисам и катастрофам. Я был шокирован. И понял, что для меня ничего нет важнее, чем докопаться до ответа, как избежать катастрофы. Что делать, чтобы будущее наших детей не было таким печальным? Я снова бросился в чтение, теперь уже о пределах роста в экономиках и разных отраслях, стал планировать встречи с учеными и глобальными мыслителями, для чего и создал с Магомедом Мусаевым (тогдашним председателем комитета по инновациям мэрии Москвы) Институт мировых идей. Если помните, в 2011 и 2012 годах мы приглашали в Москву с лекциями таких замечательных ученых и экономистов, как Деннис Медоуз, Вацлав Смил, Эрнст фон Вайцзеккер, Харальд Свердруп, Ашок Хосла, и других. Мы готовили с ними интервью и публиковали книги по этой теме на русском языке. А еще раньше я съездил к Медоузу, главному автору докладов «Пределы роста». И тогда вернулся просто раздавленный. Его прогноз был ужасен: мы прошли точку невозврата, мир катится к катастрофам, и нам ничего не остается, как строить себе бункеры, как в фантастических фильмах.

— Но вы в бункер не полезли, а продолжили свои изыскания?

— Я решил продолжить поиски ответа на вопрос, как избежать катастрофы. В этом мне очень помогал мой помощник по фонду и Институту мировых идей Станислав Вавилов, который в свое время с отличием окончил геофак МГУ и охотно въезжал в глобальные темы (он и сейчас мой соавтор и помогает с книгой, хотя весьма занят академической карьерой в Бостоне). В общем, мы пошли искать катастрофы по плану «Пределов роста». Первая угроза была связана с ростом населения планеты. И до сих пор есть ученые, считающие, что мы ее уже перегрузили, оптимальным вариантом была бы численность населения три-четыре миллиарда. Но нас уже больше семи миллиардов, отстреливать, слава богу, лишних не предлагают, и встает вопрос, хватит ли ресурсов на тех, кто еще в ближайшие полвека появится, а также на повышение уровня жизни тех, кто пока живет недостаточно благополучно.

— Вроде бы уже определились, что демографический взрыв пройден, к концу века, по прогнозам ООН, мы выйдем на плато примерно в одиннадцать миллиардов человек, и рост на этом закончится…

— Да, многие прогнозы сходятся на этой цифре, в том числе вычисления академика Сергея Капицы, который по итогам своих демографических расчетов написал работу «Парадоксы роста: законы глобального развития человечества». Он писал, что мы живем в эпоху великого демографического перехода: после взрывного роста, пик которого пришелся на 1995 год, численность населения стремится к стабилизации. Однако этот переход не завершен. В Азии взрывной рост пока продолжается (Индия вырастет еще на полмиллиарда в следующие тридцать лет), а в Африке только начинается, что может увеличить население континента с одного до четырех с половиной миллиардов человек. Существуют разные точки зрения на то, представляет ли угрозу такой рост населения. Доминирующая точка зрения оптимистична: планета выдержит рост и до двадцати миллиардов. Хотя с этим можно спорить.

— Что значит выдержит? Всем хватит еды, воды и прочих ресурсов? Я помню, как профессор университета Лундта Харальд Свердруп пугал нас графиками про исчерпание нефти, платины, фосфора, свинца и так далее. Он был неправ?

— Многие модели уязвимы. Сейчас мы по некоторым данным можем видеть, что основных ресурсов нам хватит минимум на двадцать и максимум на пятьдесят лет. Можно ли заглянуть дальше? Можно, конечно, оперировать какими-то расчетами, но история показывает, что смысла особого в этом нет: мы знаем только о тех запасах, которые открыты, но не знаем о тех, которые нам не видны. Вспомните уже хрестоматийный пример с фосфором. Все кричали, что фосфора осталось на семьдесят лет, не из чего будет делать удобрения, нечем кормить людей и так далее. Несколько лет назад Американское геологическое общество провело переоценку запасов и опубликовало новые данные, что фосфора хватит еще лет на четыреста.

Мы решили посмотреть на всю эту историю под другим углом, комплексно. Сегодня население планеты составляет семь миллиардов шестьсот миллионов человек. Один миллиард населения так называемых развитых стран, или «золотой миллиард», пришел к тому современному уровню потребления, который можно считать благополучным. Еще несколько миллиардов из развивающихся стран частично перешли на такой же уровень или стремятся к нему. А за ними в этот процесс вольются остальные. То есть мы видим такую пирамиду, где наверху «золотой миллиард», в серединке около трех миллиардов — развивающиеся страны, внизу еще около четырех миллиардов практически еще живут в старом аграрном обществе.

И весь этот переход из аграрного общества в современное происходит буквально на наших глазах. Если первый миллиард шел к нему лет двести (с восемнадцатого до середины двадцатого века), то остальные по этой модели пойдут гораздо быстрее. Мы это видим на примере быстро развивающихся стран. За довольно короткое время значительно повысили и ВВП, и уровень потребления Сингапур, Гонконг, Корея, Тайвань, Китай, Бразилия, Мексика, подтягивается Индия. А за ними пойдут и те страны, которые пока находятся в старом аграрном обществе. Вопрос, что происходит и будет происходить при этом со всеми видами ресурсов, включая такой глобальный ресурс как климат.

— Логично было бы предположить, что потребление ресурсов меняется, ведь «золотой миллиард» шел к своему благополучию, первым прокладывая дорогу и потребляя много ресурсов. Следующая генерация, стремясь к такому уровню жизни, может с помощью новых технологий уменьшать потребление дефицитных ресурсов или заменять один ресурс другим?

— Логично. Только пока мы видим, что потребление продолжает расти высокими темпами. И проблема в том, что мы упираемся не только в технологические составляющие, но и в управленческие или политические. Китай, к примеру, для своего роста использовал отнюдь не энергию солнца или ветра, а уголь. И он сейчас на первом месте в мире по энергопотреблению и выбросам СО2. Индия в последние годы увеличивает потребление на четыре-пять процентов. При этом если Южная Корея сейчас потребляет энергии около пяти тонн в нефтяном эквиваленте на душу населения в год, то в большинстве стран Африки — две десятые тонны нефтяного эквивалента. Это не означает, что аграрные страны быстро вырастут до пяти тонн, но расти будут.

Давайте посмотрим на такой интересный ресурс, как мясо. За период с 1990 по 2017 год кореец стал есть мяса почти в три раза больше, китаец — в два с половиной раза, бразилец и мексиканец — в два раза, россиянин —на 32 процента больше. При этом жители развитых стран тоже продолжают наращивать потребление мяса, хотя и более скромными темпами: американцы — на 10 процентов, японцы —на 12, европейцы — на шесть процентов. При этом если американец съедает примерно 96 килограммов мяса в год, то нигериец — всего шесть килограммов.

При постоянном росте потребления практически всех ресурсов мы видим новых потребителей в лице стран, которые уже начинают переход в индустриальные общества с современным укладом или готовятся к нему. Мы должны учитывать, что этот переход сопровождается качественным изменением структуры потребления. Один из важнейших трендов такого перехода — урбанизация. В развитых странах доля городского населения составляет больше 70 процентов, Китай пока наполовину городской, Индия — только на 30 процентов, Африка — еще меньше. По прогнозу ООН, к концу двадцать первого века 70 процентов населения будет жить в городах. За следующие тридцать лет нужно будет построить сто Нью-Йорков, инфраструктуру, потребив огромное количество разных материалов и увеличив потребление электроэнергии, воды, продовольствия.

Дефицит контекстуален, а технология — сила

— Но эксперты считают, что даже при таких предполагаемых масштабах роста катастроф с ресурсами не будет?

— Глобальных, может, и не будет. Расчеты, в частности ресурсная панель ООН, показывают, что в ближайшие двадцать-тридцать лет дефицит ресурсов не будет критическим для развития. Проблемы будут, но с ними по большей части справятся рыночные силы. Есть дефицит — растет цена. Растет цена — впрягаются мозги и инвестиции для поиска альтернативных ресурсов. Несомненно, будут локальные проблемы с продовольствием, особенно в странах Африки или некоторых азиатских странах с бурно растущим населением, потому что их аграрные системы отсталые, а большая часть продовольствия производится и потребляется на месте. 

Экспорт основного продовольствия занимает небольшую долю. Иногда частные проблемы решаются гуманитарной помощью, но это тоже маленькие поставки. Поэтому есть угроза расширения площадей под посевные, где это возможно, что в первую очередь повлечет за собой вырубку лесов и увеличение потребления пресной воды. К примеру, увеличение потребления мяса Китаем привело к вырубке больших лесных массивов в Бразилии для полей под кормовые культуры, чтобы экспортировать корм или бразильское мясо в Китай. И мясо — тот ресурс, который уже в принципе наращивать некуда. Впрочем, пока мы делали пессимистические расчеты по мясу, мы получаем оптимистическую новость, что ученые в лаборатории смогли сотворить искусственное мясо. Хотя от лаборатории до жизни пройдет немало лет.

— И все же. Известный футуролог Питер Диамантис говорит, что дефицит контекстуален, а технология — это сила, освобождающая ресурсы. И его оптимизм зиждется в том числе на том, что вот эти развивающиеся, или, по его выражению, «восходящие», три миллиарда — это небывалый ресурс с новыми знаниями и возможностями, которые будут еще быстрее решать проблемы нашей планеты.

— Да-да, в противовес алармистам типа Медоуза я читал и слушал и Диамантиса, и Рэя Курцвейла, и экономистов, предлагающих новые модели роста за счет технологий. И это радует, потому что пессимистом быть совсем не хочется. У нас есть немало примеров удачных технологических решений. Возьмем энергию — этот основополагающий ресурс для экономического развития. Сколько раз в двадцатом веке мы слышали угрожающие прогнозы о конце энергоресурсов! Но столько же раз мы слышали и об увеличении запасов, о новых разработках для добычи и так далее. Однако и польза от пессимистических прогнозов была. Начали разрабатывать альтернативные чистые источники энергии — солнца и ветра. И если сначала они были невероятно дороги, то потом дешевели, и сегодня, по словам того же Диамантиса, в солнечных штатах США цена мегаватта солнечной энергии почти в три раза ниже средней цены энергии в стране.

Германия еще в начале 1980-х начала переход на чистые источники, введя специальный тариф, покрывающий потребителю разницу между грязным и чистым источником энергии. В 2015 году в объеме производимого электричества доля чистого составляла 30 процентов. Дания в этом смысле сейчас одна из передовых стран: в 2011 году они приняли программу стопроцентного перехода на чистые источники к 2050 году. Сейчас доля чистых источников в объемах потребляемого электричества — 60 процентов.

— Возможно ли полностью перейти на чистые источники энергии? Дома с солнечными батареями или электромобиль — это я понимаю. А сталелитейный завод или самолет?

— А вот тут и начинаются вопросы. Когда говорят о солнечных батареях или ветряках, в основном имеют в виду замену ископаемых ресурсов на чистые для производства электричества в бытовом секторе (освещение, работа техники и прочее). А на этот сектор приходится от силы 17 процентов всей потребляемой энергии. Остальные 83 — это сжигание нефтепродуктов транспортом и угля-газа промышленностью. Да, сейчас идет активный перевод легковых автомобилей на электричество и, думаю, довольно быстро будет решен вопрос и с зарядкой таких батарей, и со снижением стоимости. Причем речь идет о получении электричества не только от солнца, но и от водорода: такие автомобильные двигатели на топливных элементах предлагают японцы. Но пока плохо дело с созданием электрических грузовых автомобилей. Вообще нет прототипов для замены дизтоплива на чистое на водном транспорте. 

Мы обсуждали возможные идеи энергоперехода в промышленности, работающей в основном на угле, со многими американскими экспертами. Пока даже таких идей нет, не то что технологий. В этих секторах мы должны напрягаться и думать, и экспериментировать. Билл Гейтс, который немало средств вкладывает в альтернативные энергетические технологии, сказал, что нужно многократно увеличить инвестиции в создание таких технологий, потому что пока их не видно. И добавил: «Нам нужно энергетическое чудо!» Поэтому сроки энергоперехода на чистые источники — долгие, каждой стране потребуется как минимум полвека.

— А какие еще есть незаменимые пока ресурсы?

— К примеру, платина. Если мы будем активно переходить на электромобили в прогнозируемых объемах, платина, которая используется в качестве автокатализатора, может кончиться через сорок лет. И инженеры нам говорили, что ничто пока не может заменить платину.

— Но поскольку есть такой высокий риск дефицита, инноваторы, надеюсь, вовсю работают над этим?

— Наверняка. Я слышал, что вроде бы для водородных топливных элементов уже проверяются новые катализаторы без платины. Человечество постоянно работает в множестве направлений, понимая, что может столкнуться с исчерпанием или дефицитом какого-то ресурса. И в этом смысле пессимизм алармистов — один из мотивов к этому. Пессимисты спасают будущее. Как рассказывал Илон Маск, когда он в школе услышал о больших проблема с климатом, уже тогда понял, что нужно создавать электромобиль.

И мы в своем исследовании старались не пугать катастрофами, а излагать, где, когда и какие могут быть проблемы, при том что четыре миллиарда, а за ними еще как минимум три к 2100 году будут увеличивать потребление до уровня благополучия. Мы видим, что технологии решают многие проблемы с ресурсами. Но мы упираемся в самую большую проблему, которую, судя по всему, недооцениваем. Мир уже живет внутри климатической катастрофы, просто она ему не видна.

Мир уже живет внутри климатической катастрофы, просто она ему не видна

Инфографика: Алексей Таранин

Цена климатической ошибки

— Итак, вы пришли к выводу, что самая большая угроза — изменение климата?

— Да, и в эту катастрофу мы въезжаем во многом за счет перехода всего одного миллиарда человек к современному укладу жизни. Начал «золотой миллиард», продолжают развивающиеся страны, свою лепту внесут и остальные. Индустриализация сильно влияет на наши природные ресурсы и климат. При этом сложился уже традиционный взгляд на причины изменения климата и способы борьбы с ним. Однако интрига в том, что есть и альтернативная версия.

— О, интересно. Но давайте по порядку. Идет потепление, чреватое таянием ледников, наводнениями, засухами и прочим?

— Не только. Хуже всего, что мы вошли в эпоху непредсказуемых изменений, связанных с климатом. Мейнстрим-концепция исходит из того, что причиной этих изменений стали выбросы парниковых газов, прежде всего СО2, в результате деятельного сжигания человеком углеводородов. Потепление климата — это не просто страшилки, кто бы что ни говорил. Недаром этим занимаются межправительственные организации и комиссии и пытаются выработать хоть какие-то общие меры не то что по предотвращению, а по возможной сдвижке последствий и адаптации к ним. Климат — это не погода на завтра. Когда речь идет о потеплении на два градуса, мы можем ожидать увеличения экстремумов: у кого-то может стать плюс 15, у кого-то похолодает. И ждите засух, наводнений или ураганов.

— Но вы говорите, что есть немейнстримное мнение по поводу глобального потепления. И если оно верно, может, это меняет риски и превентивные меры?

– Рисков и угроз меньше, к сожалению, не становится. А может, их становится и больше, если эта точка зрения верна. Речь идет о гипотезе биотической регуляции климата наших ученых-физиков из Санкт-Петербурга Виктора Горшкова и Анастасии Макарьевой. Главной причиной глобального потепления они считают не выбросы углекислого газа, а изменение режима глобальной циркуляции влаги и образования облаков в результате уничтожения лесов. По сравнению с доиндустриальным уровнем лесов стало вдвое меньше. Здоровые леса обеспечивают понижение приповерхностной температуры естественным образом, выталкивая теплый воздух в верхние слои атмосферы. Если лесов меньше — теплый воздух задерживается, и возникает парниковый эффект.

Гипотеза наших питерцев также хорошо объясняет участившиеся ураганы в Атлантике уничтожением лесов на суше, прилегающей к океану. Лес и ураганы борются за влагу, которая испаряется над океаном. Больше леса — меньше сила ураганов. И наоборот.

— Но если эта гипотеза верна, то все усилия по энергопереходу на чистые источники не приведут к успеху?

— Да, и с чистыми источниками энергии климат продолжит меняться в худшую сторону. И если следовать этой гипотезе, нужно менять приоритеты борьбы — увеличивать площадь лесов, как минимум на 30 процентов, что примерно равно территории России. И это займет не один десяток лет. Я уж не говорю о том, что нужно будет продумывать концепцию радикального сокращения производства продуктов из дерева.

— А насколько, прошу прощения, эта гипотеза научно обоснована и почему она бурно не обсуждается мировым сообществом?

— Она обсуждается. Наши ученые публикуются в международных рейтинговых изданиях. Но их концепция пока маржинальна. Концепция СО2 пробивала себе дорогу в мейнстрим более сорока лет. Она тоже прошла этапы от «полная чушь» до «в этом что-то есть» и, наконец, «это же очевидно». И теперь все стратегии по удержанию в руках «градусов» заточены под эту парадигму. И хотя она считается главной, в ней куча дыр, которые климатологи объяснить не могут. В том числе связанных с ураганами. И главное, никто не говорит, что расчеты наших физиков — полная чушь. Просто никто не решается развернуться в другую сторону.

А что если мы ошибаемся в причинах глобального потепления? Мы перейдем на альтернативные источники, пересядем на электромобили, обогреем дома с помощью солнца и при этом выясним, что на потепление это особо не влияет. Мы потеряем время. Лесам уже был нанесен большой урон, когда их массово уничтожали в девятнадцатом веке в Европе и США, а в двадцатом веке — в тропиках, в частности в Конго, Бразилии, Индонезии. Их продолжат уничтожать в двадцать первом веке в странах, где идет демографический взрыв, будут освобождаться земли под пашни и пастбища: леса важны, но еда важнее. Их будут уничтожать для того, чтобы строить дома, делать мебель, бумагу, обертки для подарков, в конце концов.

— Но даже если эта гипотеза неверна или не совсем верна, все равно, к лесам нужно относиться более бережно…

— Я верю в эту концепцию. Риски на кону слишком велики. И я буду прилагать усилия, чтобы донести ее до многих умов. Декларируемых сегодня мер по сбережению лесов совершенно недостаточно. Чем скорее мир начнет этой проблемой активно заниматься и чем скорее появится хотя бы аналог Парижского соглашения по лесу, тем меньше будет у нас тревог.