Крылатый побег

И з плена наиболее смелые солдаты убегали по-разному: совершали подкопы, вступали в заговор, подкупали стражу, поднимали восстание. Наиболее находчивые прятались в мусоре, стройматериалах, притворялись мертвыми, фальсифицировали документы, учили язык, нанимались в прислугу. Наиболее отчаянные захватывали заложников, автомобили, танки, катера. Далеко не всем из них удалось достичь цели. Но был единственный случай в мировой истории, когда сразу десять храбрецов захватили немецкий бомбардировщик Heinkel-111Н-22 с секретным оборудованием, на котором ушли от преследования и перелетели через линию фронта. Пилотировал его 27-летний гвардии старший лейтенант Михаил Девятаев.

Истребитель И-16

airpages.ru

Команда Боброва

Начало войны застало недавнего выпускника Чкаловского училища Девятаева на западной границе в Могилеве, в 237-м истребительно-авиационном полку, где он служил под началом опытного Захара Плотникова, а затем — известного в летных кругах аса капитана Владимира Боброва.

Именно в эскадрилье Боброва младший лейтенант Девятаев уже 23 июня участвовал в боях, а на следующий день сбил на вертком «ишачке» (истребитель И-16) над Могилевом «своего» пикировщика Ю-87.

Однако через пару дней уже его сраженный очередью «ишачок» камнем шел вниз, а Девятаев, спасаясь от расстреливавшего его летчика «мессершмитта» (неджентльменский, кстати, поступок для уважающих себя летчиков), маневрировал парашютом, чтобы «колбасой» спускаться на скрученных стропах, высвобождая купол уже у земли.

Истребитель Як-1

airpages.ru

Бои первых месяцев войны были крайне изнурительными — по пять-шесть вылетов в сутки. Они шли с переменным успехом, но орден Боевого Красного Знамени для отчаянного мордвина (позывной «Мордвин» остался у Девятаева на всю войну) даже в те скупые на награды и тяжкие по потерям времена говорил сам за себя.

Повторно сбили Девятаева на Як-1 под Тулой, уже осенью 1941 года после схватки с «юнкерсами». Попробовали было отправить в госпиталь, но оттуда молодой пилот уже через 13 дней в больничном халате и тапочках удрал в свою эскадрилью.

21 сентября ему было поручено доставить важный пакет в штаб окруженных войск Юго-Западного фронта. На обратном пути Девятаев нарвался на пару охотящихся «мессершмиттов», один из них сбил, но и сам был ранен в ногу. Кровь для 24-летнего раненого пилота сдавал сам комполка Бобров.

Многоцелевой биплан У-2

topwar.ru

Небесный тихоход

После лечения в госпитале Девятаеву поставили диагноз «не годен к боевой авиации» и отправили в «тихоходную» и санитарную. Летал на «кукурузнике» У-2, возил раненых, медикаменты, боеприпасы. Иногда включался в состав ночных бомбардировщиков.

Сам вспоминал такой эпизод. Осенью 1943 года лейтенанту Девятаеву поручили любой ценой вывезти из-под Кривого Рога тяжелораненого генерала, сложную операцию которому могли сделать только в Москве. На санитарном поезде его могли бы просто не довезти до столицы. До него отправляли три «кукурузника», но те либо не находили в тумане местность, либо терпели аварию при посадке на пропитанный дождями чернозем.

Пока отправляли четвертого, Девятаева, генерала загрузили в поезд и повезли. Летчик знал, что цена жизни раненого — часы, поэтому принял решение остановить паровоз. Он настиг состав, несколько раз заходил над рельсами, пытаясь помахиванием крыльев дать понять машинисту, что нужно остановиться. Но тот лишь удивлялся «сумасшедшему летуну», вздумавшему играть в Чкалова на железной дороге.

Тогда Девятаев приземлился по ходу движения и просто вышел на рельсы с поднятыми руками. Генерала вынесли из вагона и перебазировали в «кукурузник». Когда тем же вечером Девятаев сдавал раненого московским врачам, тот попросил позвать пилота и вручил ему свой пистолет: «Лейтенант, возьмите на память. Сколько буду жить, столько буду вас помнить».

Смиряться со своей «санитарной» долей Девятаев не желал, забрасывая командование рапортами об отправке в «большую авиацию».

В мае 1944 года его отыскал майор Бобров, познакомил со знаменитым уже к тому моменту дважды Героем Советского Союза подполковником Александром Покрышкиным, готовящимся принять командование над 9-й Гвардейской истребительной авиадивизией. Вот туда к себе, в 104-й авиаполк, получивший через Иран новейшие союзнические Bell P-39 Airacobra, Бобров и забрал старого знакомого по пограничным боям начала войны.

Они вместе участвовали в памятном бою 13 июля 1944 года западнее Горохова (близ Львова), когда после трех боевых вылетов вновь столкнулись с «мессершмиттами» врага. «Аэрокобра» Девятаева попала под прицельный огонь и полыхнула. Бобров (позывной «Выдра») по рации отчаянно орал: «Мордвин, прыгай!» Тот едва выбрался из охваченной огнем машины, но, прыгая, сильно ударился о стабилизатор хвостового оперенья и потерял сознание, успев лишь рвануть кольцо парашюта. Потом вспоминал примету летчиков: «Аэрокобра» не любит, когда ее покидают».

В бессознательном состоянии Девятаева с тяжелыми ожогами и подобрали немцы.

Истребитель Bell P-39D-2 «Аэрокобра»

grafiq.ru

«Заключенный склонен к побегу»

Сначала Девятаева допрашивали в штабе летной части 6-й армии, которая подобрала сбитого пилота. Потом, не добившись толку, отправили в Варшаву. Пришедший в себя «Мордвин» нес такую околесицу, что там были уверены, что это результат контузии. После войны стали достоянием гласности протоколы допроса Девятаева в абвере: «На допросе производит впечатление не очень умного человека. Трудно подумать, что он располагает столь незначительными данными о своей части, будучи старшим лейтенантом».

При этом немцы летчика, как и многих других, пытались перевербовать на свою сторону — пилоты считались у них ценными кадрами. Но все бесполезно.

Махнув рукой на упрямого пленного, отправили его в концлагерь в польской Лодзи, оттуда в лагерь Кляйн-Кенигсберг. Но как можно запереть в арестантский барак летчика, привыкшего к воздуху свободы? К тому же пытки и издевательства над заключенными вряд ли оставляли надежду на то, что за колючей проволокой можно спокойно дождаться конца войны. Смерть от истощения была неминуема.

Естественно, что кипучая натура «Мордвина» с этим смириться не могла, и он быстро нашел себе единомышленников из желающих сбежать.

Группа заключенных разобрала пол построенного на сваях барака и начала по ночам рыть подкоп с выходом за пределы лесного лагеря. Рыли ложками, мисками, руками. Землю выносили на куске жести, волоком вытаскивали и разбрасывали по территории. Однажды даже повредили деревянную трубу канализации, и лаз залило лагерными нечистотами. Работали по колено в испражнениях. Вывели за ограду лагеря лаз, но были обнаружены (возможно, кто-то выдал беглецов). За попытку побега полагалось лишь одно наказание.

— Яшу из Магадана и меня приговорили к смерти, — рассказывал потом Михаил Девятаев, — Приговоренных приказано было посадить на баржи и утопить.

Но его спасла немецкая практичность. Вышел приказ «использовать заключенных с максимальной пользой для Рейха». Просто утопить казалось слишком расточительным. Девятаева отправили в лагерь смерти Заксенхаузен, над арестантами ставили медицинские опыты, делали операции без наркоза для определения человеческих возможностей. На воротах этого любимого лагеря Гиммлера, где было уничтожено около 100 тысяч узников, красовалась знаковая надпись: Arbeit macht frei («Труд освобождает»).

По рассказу летчика, их блок № 13 включили в группу «топтунов», которых заставляли испытывать новую обувь для солдат вермахта — ходить в сапогах по девяти специальным трассам с различной скоростью, 35‒40 километров в день. С 1944 года в Заксенхаузене стали более «творчески» подходить к задаче: теперь узники должны были преодолевать эту дистанцию в обуви меньших размеров и с мешками весом 10‒25 килограммов. Как правило, в «топтуны» приговаривались за «преступления против Рейха» на сроки от одного месяца до года. За особо тяжкие преступления назначалось бессрочное наказание.

Если кто выдерживал однодневный «тур» — снимался «день штрафа», кто не выдерживал — расстреливали на месте.

Изможденные такими гонками заключенные подлежали уничтожению и сожжению в крематории, но Девятаеву в очередной раз повезло. В бараке санобработки парикмахер заменил его бирку «смертника» на бирку «штрафника» № 104533 — забитого охранниками учителя из Дарницы (ныне район Киева) Степана Григорьевича Никитенко. Таким образом, Михаил Девятаев оказался «расстрелянным и сожженным», о чем пунктуальные эсэсовцы сделали соответствующую запись 5 декабря 1944 года. После этого уцелевший летчик больше двух месяцев откликался исключительно на имя Степан Никитенко, всячески маскируя мокшанский говор малоросским.

Лагерь смертников Заксенхаузен

polzam.ru

Заповедник Геринга

Наиболее крепких узников Заксенхаузена направили на балтийский остров Узедом, который усиленно бомбила английская авиация. Именно там, в Пенемюнде, располагался центр по созданию первых в мире крылатых и баллистических ракет семейства «Фау», которыми обстреливали Великобританию. Английская разведка знала это и тщательно утюжила островок и аэродром на нем, называвшиеся в просторечье «заповедником Геринга».

Дело в том, что с освобождением Франции и Бельгии союзниками немцы потеряли стартовые позиции вдоль Ла-Манша и Па-де-Кале для ракет «Фау-1», дальность полетов которой составляла 250‒400 километров. На смену ей пришла баллистическая «Фау-2» с более высокой дальностью полетов. А для того, чтобы доставить ракету ближе к цели, в «заповеднике Геринга» проводились испытания с установкой ее на тяжелый двухмоторный бомбардировщик-моноплан Heinkel-111Н-22. Англичане от местного подполья знали об этом и старательно бомбили все заводы по выпуску комплектующих и сам полигон. В результате одной из бомбардировок 17 августа 1943 года погибли главный конструктор ракетных двигателей Вальтер Тиль и свыше 200 узников находящегося здесь же концлагеря. Поэтому на Узедом вскоре отправили очередную партию из 1500 смертников из Заксенхаузена, в числе которых был и Девятаев-Никитенко.

Побег с острова казался невозможным. По воде нереально, по суше — негде спрятаться, да и эсэсовские овчарки вмиг бы нашли. Оставался только воздух. Девятаев собрал группу таких же отчаянных русских лагерников, в первую очередь таких же «бегунов»: лейтенанта-пехотинца Ивана Кривоногова, дважды пытавшегося бежать из плена и однажды даже убившего охранника; артиллериста Владимира Соколова, планировавшего на лодке уплыть с Узедома; белоруса Владимира Немченко, которому за попытку побега выбили глаз.

Узники закапывали воронки, чинили капониры, разбирали завалы. А заодно участвовали в «маскараде» — строительстве ложных «аэродрома» и «ангаров», которые и принимали на себя бомбы союзников. Сам полигон располагался в 200 метрах от моря. Девятаев с другими заключенными маскировал его под обычный «лес», крепившийся на специальных передвижных платформах.

Настоящий же аэродром тщательно охранялся. На нем постоянно находились самолеты с заправленными баками и дежурили летчики, готовые взлететь навстречу бомбардировщикам англичан.

В Пенемюнде, располагался центр по созданию первых в мире крылатых и баллистических ракет семейства «Фау»

polzam.ru

В гостях у «Густава Антона»

Стоял там и Heinkel-111Н-22 с вензелем на фюзеляже G. A. (Gustav Anton) 33-летнего обер-лейтенанта Карла-Хайнца Грауденца, на котором испытывали «Фау-2». Бомбардировщик был напичкан сложной телеметрической аппаратурой, чтобы следить за поведением ракеты в воздухе.

Заслуженный ас отличался благодушием и снисходительным отношением к «унтерменшам» в полосатых лагерных робах. Как и большинство летчиков, он не был нацистом, мог позволить себе полиберальничать. Как-то даже заметил отирающегося неподалеку от «Густава Антона» доходягу-лагерника с лопатой, с заинтересованностью взирающего на могучую машину. «Иди, Иван, смотри», — хохотнул Грауденц и стал показательно тыкать пальцем в тумблеры, заводя двигатель бомбардировщика. Не обратил тогда внимание, что доходяга взирал на манипуляции вовсе не с испугом, а с интересом и пониманием.

Уже тогда Девятаев понял, что сбежать с Узедома можно только на немецком бомбардировщике, которые оставляются экипажем во время обеда (в креслах истребителей постоянно дежурили пилоты). Но он, пилот советского истребителя, не знал, как обращаться с чужим бомбардировщиком. Понятия не имел об алгоритме запуска двигателя и управления закрылками. Ибо даже посадка в кабину требует особой сноровки — несколько месяцев обучения.

Однако цель была — жизнь и свобода. Поэтому заговорщики принялись тщательно исследовать окрестности, рисовать план местности, изучать подходы к аэродрому. Убирая мусор после налетов и аварий ракет (неисправные «Фау» иногда падали на собственные самолеты), узники собирали фрагменты кабины, чтобы Девятаев мог воссоздать для себя приборную доску «хейнкеля», понять его устройство.

— Я прикидывал план захвата машины, рулежки, взлета под горку в сторону моря, — вспоминал потом Девятаев. — Но сумею ли запустить, сумею ли справиться с двухмоторной машиной? Во что бы то ни стало надо было увидеть приборы в кабине, понять, как, что, в какой последовательности надо включать. В решительный момент счет времени будет идти на секунды… Летчику-бомбардировщику, конечно, легче было бы совершить полет на “Хейнкеле-111”. А я истребитель. Правда, был знаком с конструкциями и особенностями пилотирования самолетов других типов, но лишь поверхностно. Только один раз за войну довелось мне совершить полет на бомбардировщике, и эта небольшая практика должна мне очень пригодиться теперь».

При этом ему очень помог наивный обер-лейтенант, продемонстрировавший пленному, как надо запускать двигатель с подключенными аккумуляторами.

Вооружились чем могли. Иван Кривоногов раздобыл железную клюшку с кольцом, довольно увесистую и удобную для нанесения удара. Володя Соколов выдрал какую-то деталь разбитого тягача, Девятаев привязал на веревочку большую гайку, как отвес, которую можно использовать вроде кистеня. Другие носили в котелках камни.

Побег наметили на 8 февраля 1945 года, когда небо прояснилось после нескольких ненастных дней. При формировании наряда на работы Девятаев с заговорщиками сделали так, чтобы оказаться на аэродроме двумя пятерками (о дне побега знали не все из них), которые занимались бы замесом бетона для ремонта взлетно-посадочной полосы. Зная педантичность немцев, приготовились к побегу ровно в 12:00, когда пилоты шли обедать.

В полдень по сигналу Девятаева перекрестившийся Кривоногов со всего маху засадил тяжелой железной клюшкой в висок греющемуся у костра с обедом эсэсовцу-конвоиру, убив его на месте. Мигом две пятерки соединились и притаились в капонире у взлетной полосы в ожидании удобного момента. Содранные с руки конвоира часы показывали 12:15, когда десяток полосатых фигур метнулся к «Густаву Антону». Высоченный уралец Петр Кутергин, натянув на себя шинель эсэсовца и забросив за спину винтовку, «конвоировал» маленькую колонну к самолету. Издалека все было чинно-благородно. Обер-лейтенант Грауденц в этот момент мирно приканчивал котлету в столовой.

Девятаев железным стержнем пробил дыру у задней дверцы кабины, изнутри открыл запор фюзеляжа и проскользнул внутрь. Остальные кинулись расчехлять закрылки. Вставил ключ зажигания — беспечный Грауденц оставил его в кабине! — ни звука. Пилот похолодел.

Бомбардировщик Heinkel-111Н-22

polzam.ru

Но быстро сообразил: нет аккумуляторов. «Быстро тележку сюда!». Выпрыгнули из чрева, метнулись за тележкой. Тяжеленные аккумуляторы подкатили и, чуть не лопнув от натуги, подняли батареи наверх, подключили кабель. Стрелки приборов тут же ожили, двигатель запустился. Беглецы запрыгнули внутрь, на аэродроме пока все было тихо.

He 111 H-22 далеко не простая машина. Эта 28-тонная громадина была переклассифицированной и переоборудованной моделью H-6, H-16 и H-21, приспособленной для запуска ракет «Фау-1» с воздуха. Она была напичкана необходимым оборудованием, подвесками под ракеты и прочим с экипажем из четырех человек и вооружением в виде трех — семи пулеметов (в зависимости от модификации). Разобраться в этом ребусе мог только настоящий профессионал.

Девятаев отчаянно соображал: вроде с приборами разобрался, теперь бы разобраться со взлетом. «Хейнкель» медленно катился по полосе. Неожиданно понял, что сидит он в прозрачном плексигласовом конусе кабины, как на сцене, но… в арестантской робе. Живо стянул с себя одежду, оставшись абсолютно голым. Техники аэродрома рты разинули, видя, как «ас люфтваффе» собирается лететь в чем его немецкая фрау родила. Регулировщик на полосе хохотнул и помахал рукой «коллеге».

Самолет набирал скорость, понесся по наклонной к морю, но никак не хотел отрываться от бетонки — непонятен механизм управления закрылками. Полоса кончается, Девятаев резко разворачивает бомбардировщик, как гоночный автомобиль. Сзади вопль: «Мишка, б..., какого черта не взлетаешь?!!».

Девятаев повел «хейнкель» на новый взлетный круг. На аэродроме начинается паника среди охраны, немцы поняли, что с «Густавом Антоном» явно что-то не в порядке. К машине бежали автоматчики, но «Мордвину» было уже все равно. До него дошло: дело в триммере руля, который поставлен в положение «на посадку». «Хейнкель» на полной скорости разметал толпу автоматчиков и снова пошел на взлетную рулежку. Необходимо было срочно отжать штурвал, но с ослабевшему в концлагере Девятаеву в одиночку было не сладить. До плена он весил 90 килограммов, в плену стал легче на полцентнера.

«“За Родину!” — крикнул я товарищам, всем своим корпусом подавшись вперед, с силой сжимая штурвал и сектора газов, слившись воедино с работающими моторами… Дал полный газ моторам и отпустил тормоза. Самолет ринулся вперед на максимальной скорости, врезался в толпу гитлеровцев, давя их колесами шасси», — рассказывал летчик.

Соколов с Кривоноговым навалились на пилота, а все трое — на штурвал!

«Чувствую, что хвост самолета начинает отрываться от земли, фюзеляж приобретает горизонтальное положение. Скорость начала заметно возрастать, от чего земля покрылась сплошными линиями. Четыре удара колес о цементную дорожку. Наконец более плавный, последний толчок — отрыв от земли. Самолет в воздухе! Какие радость и волнения охватили наши сердца! Я был на седьмом небе. Ведь колеса шасси уже не катились по земле, а самолет громадным размахом крыльев разрезал воздух. Земля уходила вниз. Мелькнул обрывистый берег и остался позади».

Немецкая техника не подвела: штурвал отжался, бомбардировщик взмыл в хмурое небо февральской Балтики. Часы показывали 12:36.

Паника в Пенемюнде, штаб в ужасе: «хейнкель» с телеметрической аппаратурой улетел в неизвестном направлении. Срочно в воздух истребители — догнать и уничтожить!

Приказ получил командир звена «мессершмиттов» обер-лейтенант Гюнтер Хобом. Однако легко сказать «найти», где искать-то? То ли на север полетел в Швецию, то ли на северо-восток в Пруссию. А пока Хобом разбирался, Девятаев вел машину над морем на восток — к своим.

Угнанный «Хейнкель» под охраной

polzam.ru

«Допросы задержанных ведутся в направлении изобличения»

На подлете к советской территории по «хейнкелю» уже изрядно отработали родные зенитчики. Севший на прифронтовую взлетную полосу (надо было еще умудриться посадить незнакомую машину) южнее населенного пункта Голлин у городка Вольдемберг (ныне Добегнев Любошского воеводства Польши) Девятаев потом насчитал десятки пробоин в хвостовом оперенье бомбардировщика, включая следы от зенитных снарядов. Два из них были возле кабины пилота плюс пять дыр от пуль крупнокалиберных пулеметов.

Потом из протокола осмотра станет понятно, что «хейнкель» не сел, а фактически лег на брюхо, переломав несущие плоскости. Правый мотор отвалился в сторону, левый поврежден. Но самое главное — аппаратура, с которой проводились испытания ракет в Пенемюнде, не пострадала. И еще более важное: никто из находившихся в самолете не получил ни царапины.

Обнаружившие беглецов советские солдаты были в восхищении от эдакой диковинки. Но тем предстояла еще «дружеская встреча» со СМЕРШем.

Трое суток их без перерыва допрашивали на «фильтрационном конвейере». Начальник отдела контрразведки СМЕРШ 61 армии полковник Мандральский докладывал: «Все перелетевшие на нашу сторону одеты в арестантские халаты с номерами, никаких документов при себе не имеют. Допросы задержанных Девятаева и других ведутся в направлении изобличения их в принадлежности к разведывательным органам противника. О результатах дальнейшего следствия сообщу дополнительно».

Девятаев доложил командующему 61-й армией генерал-лейтенанту Павлу Белову о месте расположения секретного немецкого полигона, что стало настоящей сенсацией для штаба. После этого Узедом бомбили пять дней. 14 февраля 1945 года с площадки № 7 в Пенемюнде взлетела последняя ракета «Фау-2» с заводским номером 4299, и полигон был закрыт.

Но неповоротливая фильтрационная машина имеет свои законы. Беглецов-солдат отправили в штрафбаты «искупать вину» (где почти все они и погибли), а Девятаева определили… в освобожденный лагерь Заксенхаузен, ставший «спецлагерем НКВД № 7».

Там его в сентябре 1945 года на рубке леса и отыскал некий «полковник Сергеев», живо интересовавшийся разгромленным центром в Пенемюнде. Суровый коренастый дядька обматерил конвоира, заявив, что «теперь я тут за все отвечаю» и повез обомлевшего Девятаева показывать полигон. Тот показал «полковнику», где располагались пусковые установки, подземные цеха. Отыскали даже узлы ракет.

Из собранных деталей вскоре был сконструирован «советский фау» – ракета Р-1, которая была запущена в ноябре 1947 года и пролетела 207 километров.

На прощанье «полковник» извинился, что не может его сейчас освободить, но пообещал сделать это в ближайшее время. Слово сдержал: вскоре Девятаева перевезли в Псковскую область, освободили и дали звание младшего лейтенанта артиллерии.

Лишь через десять лет он узнал, кому обязан освобождением, — Сергею Королеву, который возглавлял ракетную программу СССР и собирал все сведения о трофейном вооружении. Его же стараниями в 1957 году Михаилу Девятаеву, которого до этого никуда не хотели принимать на работу, присвоили звание Героя Советского Союза.