Пассионарии всей страны, соединяйтесь!

В статьях «Инновационные столицы провинции»  и «“Ваньки-встаньки”: пассионарии от мира сего»  мы обсудили проблему критической массы в формировании инновационной инфраструктуры и роль неформальной группы лидеров (мы назвали их «пассионариями от мира сего», или «ваньками-встаньками») в ее формировании. В этой заметке мы поговорим о роли подобных сетевых лидерских групп лидеров в российской истории и обозначим контуры программы «1–100», которая помогла бы инновационным лидерам в региональных столицах совершить рывок для преодоления критической массы, — своего рода аналога программы глобальных вузов «5–100»: взять пять региональных центров с сильными университетами (скажем, Казань, Нижний Новгород, Новосибирск, Томск и наукограды Подмосковья) и добиваться, чтобы в ближайшие десять-пятнадцать лет один или два из них вошли в число глобальных игроков.

Советский прорыв в космос — едва ли не самое яркое достижение человечества в XX веке — сегодня часто используется для доказательства того, что большие, требующие концентрации ресурсов инновационные проекты возможны только в государственном исполнении. Но если внимательно посмотреть на историю отечественного покорения космоса, видно, что для появления людей, которые совершили этот самый прорыв в 1950–1960-е годы, задолго до этого должны были появиться инициативы, удивительно похожие на описанную в «Ваньках-встаньках…» кембриджскую историю — конечно, с поправкой на место и время. 

Члены Группы изучения реактивного движения. Слева направо: стоят – И.П. Фортиков, Ю.А. Победоносцев, Заботин; сидят – А. Левицкий, Н.В. Сумарокова, С.П. Королев, Б.И. Черановский, Ф.А. Цандер

Иллюстрация: Wikipedia

В 1924 году в Москве было создано Общество изучения межпланетных сообщений — общественное объединение энтузиастов ракетной техники, увлеченных идеей космических полетов и работами Циолковского. Их целью было объединить всех желающих двигаться в этом направлении в стране, установить связи с остальным миром и запустить научные исследования. Общество многое сделало для популяризации космической темы, даже начало выпускать собственный журнал «Ракета», однако просуществовало недолго. Но через некоторое время, в 1931-м, оно возродилось как легендарная ГИРД — Группа изучения реактивного движения, лидерами которой были Королев и Цандер, причем последний был одним из основателей того самого общества. В первый год своего существования это был такой же самодеятельный кружок, сами его участники расшифровывали аббревиатуру ГИРД как «группа инженеров, работающих даром», и лишь потом они стали получать поддержку государства, а через несколько лет на базе ГИРД был создан Реактивный научно-исследовательский институт, из которого уже после войны выросла космическая программа. Кстати, интересно, что основой коллектива, которым руководил создатель первых спутников и соавтор королёвской многоступенчатой схемы Михаил Тихонравов, вышедший из все той же ГИРД, были, в свою очередь, бывшие члены уже послевоенного студенческого кружка в МАИ.

Похожим был и путь развития ракетной тематики в Германии, где важную роль сыграло Общество межпланетных сообщений (Verein fur Raumschiffahrt) — его членами были и знаменитый Герман Оберт, и молодой Вернер фон Браун, который вывел в космос США; его наработки сыграли заметную роль и в развитии советской ракетной техники. Похоже, такие неформальные сообщества, построенные вокруг общих интересов, крайне полезны для неспокойных «ванек-встанек», помогая обеспечить достаточный уровень «перекрестного опыления», благодаря которому происходит их становление. 

Еще одно свидетельство работоспособности такой модели — зарождение современной индустрии информационных технологий. Такой, как мы ее знаем, ее сделало появление персональных компьютеров, и основными двигателями этого были вовсе не большие корпорации, уже производившие большие машины, а любители и возникавшие вокруг них новые компании. Отсюда вышли Apple и Microsoft, здесь зародилось решение IBM сделать свой IBM PC. Заметим, если бы этого не произошло, вряд ли сегодня мы бы помнили эту компанию — ее имя было бы забыто, как это произошло со многими монстрами того времени. Можно вспомнить и становление российского ИТ-рынка, существенным катализатором которого стал «Клуб на Рождественском», и даже кузницу постсоветских младореформаторов «Змеинка» — неформальное объединение московских и ленинградских молодых ученых-экономистов в конце 1980-х. 

Неформальное общение нередко приводит к созданию великих компаний. Слева – Стив Возняк и Стив Джобс, справа – Пол Аллен и Билл Гейтс

Иллюстрация: Wikipedia

Что же позволяет таким неформальным структурам играть столь важную роль в появлении инноваций и переигрывать по эффективности многие формальные инициативы? Такие сообщества, имея минимальные барьеры для входа, оказываются притягательными для самых разных людей — с различным опытом, способностями и целями. Их «взаимное опыление» порождает не только новые идеи, но и новые конфигурации взаимоотношений, позволяющих строить структуры, необходимые для воплощения этих идей. А отсутствие ответственности перед какой-либо внешней стороной — пусть даже ответственности весьма относительной, скажем в виде написания отчетности по грантам, не говоря уж о более серьезных отчетах за потраченные государственные или инвесторские деньги, — позволяет гораздо свободнее мыслить и пробовать различные варианты. Да и то, что эти варианты пробуются в рамках своего интереса и «на свои», делает отношение ко всем принимаемым решениям более личным — и в условиях неопределенности, сопровождающей любой действительно инновационный процесс, это заметно повышает их качество. Необходимая для развития больших проектов дальнейшая институционализация наступает только там и тогда, когда она уже созрела. Важно, что неформальность таких сообществ позволяет им довольно легко менять форму и состав под действием меняющихся обстоятельств в процессе движения к общей цели и безболезненно исчезать, выполнив свою роль. 

Легко заметить, что в образовании таких кружков — стартеров больших инновационных проектов — никакой дирижистской роли государства нет. Можно ли тогда каким-то образом стимулировать появление этих структур или все это дело случая? Безусловно, в стиле «по поручениям» это невозможно. Но тем не менее создать условия, повышающие вероятность их возникновения, можно. Появление таких структур всегда связано с наличием нестандартных идей, которые так или иначе оказываются публично сформулированы и в принципе доступны широким слоям интересующихся (самый яркий пример — работы Циолковского), и собственно возможностью собраться и заняться самыми разными делами вокруг них. В свете этих примеров все наши «техплатформы» и прочие занимающие умы попытки насильно собрать «консорциумы» не приводят к успехам ровно потому, что в них не было предварительного этапа утрясок и притирок, происходящих обычно на «клубном» уровне.

В более общем плане государственные программы поддержки чего-либо можно разделить на программы отбора, когда победителей выбирают из имеющихся соискателей, и программы формирования и выращивания, помогающие возможным будущим победителям встать на ноги. Например, модель частно-государственного посевного фонда как института интересна тем, что совмещает оба подхода: он выращивает фирмы, но в рамках отобранного портфеля проектов-победителей, — в какой-то степени в этом направлении движется ФРИИ. Однако абсолютное большинство программ поддержки, исходящих из государства, следует логике отбора, а не выращивания. И не только в России — во всем мире. 

Программа поддержки сетевых «ванек-встанек» в инновационных столицах провинции, о которой мы говорим, — это тоже программа выращивания: рассчитанная на долгий срок, но со сравнительно небольшим финансированием. Это первый принцип. Второй — открытость миру: программа способствует тому, что инновационные столицы российской провинции становятся частью глобальной экономики знаний. И, наконец, центрами роста должны стать университеты. Строится программа в три основных этапа. 

На первом этапе, сосредоточенном на столицах российской провинции (Казань, Нижний Новгород, Новосибирск, Томск и наукограды Московской области, такие как Пущино, Троицк и Дубна), ключевую роль должно сыграть создание условий для прорастания различных инициатив самого разного характера вокруг групп активистов. Питательная среда для этого может быть сформирована на основе переноса опыта последней инкарнации президентских грантов — одноименному фонду удалось за короткий срок вместо сложившейся одиозной схемы раздачи «своим» (по самым разным признакам «свойскости») выстроить модель, поддерживающую самые разные инициативы самых разных организаций. С хорошей ритмичностью и выстраиванием нормальной экспертной работы, возможностью поддержки самых разных видов деятельности и возможностью для проектов самостоятельно устанавливать параметры оценки успешности. При этом сами гранты требуют отчетности в чем-то и более строгой, но в целом гораздо более простой и разумной, чем в существующих институтах развития. Реализация подобной схемы поддержки для общественной инновационной «движухи» стимулирует появление тех самых беспокойных «ванек-встанек». А чтобы не требовать от них сразу какого-то оформления в юрлица, выстроить схему можно с вменением в обязанность университетам выступать агентами по доставке ресурсов таким инициативам. 

Жесткая пропускная система. Мытищинский филиал МГТУ им. Н. Э. Баумана

Иллюстрация: abiturient.msfu.ru

Все это должно быть дополнено содержательным бенчмаркингом — сравнением как самих инновационных столиц, так и команд, их развивающих, между собой и с уместными (релевантными) лучшими практиками в стране и за рубежом. Определение «содержательный» здесь противостоит сравнению по формальным показателям, что делается очень часто, но не выявляет ни возникающих проблем, ни, самое главное, всего нового, что составляет суть инновационного развития: все возникающее по определению еще слишком мало, чтобы отразиться в формальных показателях. Содержательный бенчмаркинг — это часть системы одновременного дизайна и проектирования, когда все части системы обязаны учитывать опыт друг друга в расшивке узких мест, иначе синхронного дизайна не получится. Зародившись первоначально в Японии в дизайне и производстве автомобилей, система используется во многих социальных системах, в частности при проведении радикальной школьной реформы в США. 

Возьмем, например, такое узкое место в развитии и университетов, и команд «ванек-встанек», как доступ в учреждения, в частности в университеты. В США и после событий 11 сентября 2001 года вход в абсолютное большинство университетов остался открытым. Россия же, демонстрируя свой путь отгораживания, имеет жесткую пропускную систему. Иногда самим вузам удается его смягчать — например, ведущие томские вузы еще не так давно имели облегченный пропускной режим, — но это исключения. А открытость университетов напрямую связана с их успешностью в роли центра притяжения нового и интересного, хаба для «ванек-встанек», она способна существенно снизить сложившуюся «затхлость» среды и позволить реализовать те функции, которые мы предложили на них возложить чуть раньше. Начинать расшивать это узкое место можно путем организации специальных открытых зон — например, кафе на территории университета с отдельным входом (такой пример уже есть на одной из территорий РАНХиГС в Москве). Или более радикально — ввести единые пропуска во все университеты страны, чтобы по крайней мере снять барьеры для студентов и преподавателей, — даже охранители должны согласиться, что вряд ли надо бояться в Пермском университете студентов Новосибирского или Московского (да и государство таким шагом наконец сможет оказать реальную поддержку развитию). Иными словами, креативные реакции на любое ограничение разнообразны, и смысл содержательного бенчмаркинга — нащупать их. 

Другой частью содержательного бенчмаркинга станут ознакомительные поездки команд «ванек-встанек» к похожим командам за рубежом. А такие наблюдения могут дать много полезных выводов. Например, в Новосибирске, где много сильных вузов, в некоторых из них сложилась конфликтная ситуация. Но именно конфликтная ситуация в Университете Осло (ректор начал проводить реформы и поэтому не был переизбран) привела к вариации кембриджской истории, рассказанной в предыдущей статье, — возникновению динамичного инновационного кластера на основе университета. В организации подобных поездок мог бы помочь Мировой банк — глобальная организация, членом которой является и Россия. 

На втором этапе «Инновационные столицы провинции» становится программой Евразийского экономического союза, с добавлением очевидных новых участников: Еревана, Минска и Алматы. Это создаст новые возможности для содержательного бенчмаркинга. Например, как работать с научно-технологической элитой, уехавшей за рубеж? У Армении этот опыт значительно больше, чем у России. Каков опыт создания мультинациональных ИТ-компаний? Компания EPAM, истоки которой в Минске (и о которой мы расскажем в следующей статье цикла), могла бы многое прояснить в кампании (простите невольную игру слов) цифровой экономики, начавшейся сейчас в России. 

Наконец, на третьем этапе программа расширяется до стран БРИКС. Опять-таки, участники не Москва, Шанхай, Мумбай, Дели и Сан-Паулу, а города «второго ряда» с сильными университетами. Для Бразилии, например, это Белу-Оризонти и Сан-Жозе-дус-Кампус — город, где находится штаб-квартира Embraer. Недавно созданный Банк развития стран БРИКС мог бы сформировать и профинансировать такую программу.

*Соучредитель АНО «Информационная культура», член Экспертного совета при правительстве РФ.

**Старший научный сотрудник Института миграционной политики (Вашингтон, США) и старший консультант по инновациям Всемирного банка.