Отечественную высшую школу реформируют все постсоветское время. Институты переименовывали в университеты и академии, затем их укрупняли, переводили на двухуровневую болонскую систему — список преобразований можно продолжать долго. Для широкой публики цели этой деятельности или не формулировались вовсе, или звучали туманно: например, улучшение позиций наших вузов в мировых рейтингах. Насколько эти самые рейтинги объективны и как улучшение позиций в них скажется на нашей высшей школе — эти проблемы отодвигались на периферию общественного внимания.
Между тем залог гармоничного развития высшего образования — это успешная реализация всех трех миссий университета (образование, наука, взаимодействие с обществом). С точки зрения страны третья миссия — это прежде всего условие того, что она не просто имеет хорошие вузы, а вузы, необходимые для ее успешного развития.
Без ответа на вопрос, какие именно вузы нужны России, в чем и как должна проявляться эта малоисследованная третья миссия, любая реформа высшей школы становится бессмысленной.
Ответ надо искать у профессионалов — тех, кто каждодневно погружен в жизнь отечественных университетов, то есть прежде всего у ректоров. Именно с ними RAEX и «Стимул» провели серию углубленных интервью по самым важным проблемам развития российских вузов.
Предыдущие интервью цикла
Михаил Эскиндаров (Финансовый университет)
Ярослав Кузьминов (ВШЭ), первая и вторая часть
Вадим Волков (Европейский университет в Санкт-Петербурге)
Александр Мажуга (РХТУ им. Д. И. Менделеева)
— Эдуард Владимирович, начнем с философского вопроса: какие университеты нужны сегодня?
— Мне кажется, сегодня в мире сложилась уникальная ситуация, связанная с тем, что модель университета радикально трансформируется. В этом смысле, мне кажется, сегодня нужны разные университеты, и их нужно много.
Классическая гумбольдтовская модель исследовательского университета, в основе всех процессов которого лежит исследовательская политика и сильная наука, сегодня очень серьезно трансформируется и достраивается разными логиками, начиная с логики Университета 3.0, когда инновационный процесс как базовый активно развивается, достраивается, появляется сетевой университет.
Сегодня мы видим университеты, которые не имеют даже кампуса, офисов и работают полностью онлайн. Это тоже университеты. Профильные вузы — политехнические, медицинские, педагогические — тоже называют себя университетами. Есть корпоративные университеты. Это связано с тем, что перестают работать такие серьезные основы классического университета, как поддержание идентичности и культурная парадигма. Это было основанием для того, что Билл Ридингс назвал смертью университета — «Университет в руинах» (название книги Ридингса. — «Стимул»).
Но университет как модель и институция, которая пережила восемь веков, тем и интересен, что он имеет свойство постоянной саморефлексии и постоянного обновления. Сейчас, на мой взгляд, наступает момент, когда на стыке изломов промышленной революции происходят эти процессы: с одной стороны, рефлексия университетского сообщества (что происходит с университетом), а с другой стороны — поиск новых моделей.
Классическая гумбольдтовская модель исследовательского университета, в основе всех процессов которого лежит исследовательская политика и сильная наука, сегодня очень серьезно трансформируется и достраивается разными логиками
В этом ключе имеют преимущество страны, у которых есть такие «двигатели», позволяющие производить инновации, новое знание, на основе этого знания строить новые технологии, увеличивать благосостояние нации и государства. Отсюда и проект «5‒100», и новый цикл проекта академического лидерства. Это обеспечение разнообразия университетов, в авангарде которых на сегодняшний день находятся мегаисследовательские университеты, где концентрируется очень сильная наука высшего уровня. Вокруг этого строится образование, внедрение новых знаний, а затем — процесс быстрого внедрения знаний.
Нужны и институции, которые обеспечивают профессиональную подготовку. Мы привыкли называть все вузы университетами, но это скорее институты. Профессиональные школы строятся, на мой взгляд, по другим принципам и отличаются от исследовательских. В таких вузах тоже должен быть исследовательский компонент, но у них другие задачи. В этом смысле я поддерживаю подход министра в части создания опорных университетов. Они тоже исследовательские, но ориентированы больше не на научные фронты, а на внедрение новых знаний в конкретной отрасли, на технологическую трансформацию целых отраслей и регионов.
Нужны и университеты, действующие в логике Liberal Arts, которые ставят мышление, формируют личность, готовят человека к самостоятельному развитию, к поиску своего пути. По разным прогнозам, в мире уже к 2025 году самозанятых будет больше, чем работающих по найму, поэтому для человека важна способность самостоятельно строить свою траекторию и развиваться в течение жизни.
— Университеты испытывают серьезное давление со стороны неуниверситетских структур, тоже занимающихся обучением, — от корпоративных университетов до всевозможных онлайн-платформ, которые даже не имеют определенного статуса. Насколько реально это давление и насколько оно опасно для университетов?
— Мне кажется, это давление вполне реально. Кстати, данный тренд послужил основанием для работы Майкла Барбера «Лавина приближается», где он описал соответствующие тенденции и отметил, что такие профессиональные экзамены, как TOEFL, начинают забирать у университета компетенцию оценки знания иностранного языка студентом. Неважно, что написано у тебя в дипломе, важно, есть у тебя TOEFL или нет. В мире больше ценится это, а не оценка в дипломе.
Конечно, для нас это вызов, поскольку такие организации, платформы, как Skillbox, забирают на себя формирование различного рода компетенций. Развитие прикладных навыков — это слабость сегодняшнего образования, которое не способно эффективно сформировать навыки, требуемые на рынке труда, но это одновременно и вызов.
Очень хорошо, что эти компании гибко реагируют на потребности рынка труда. Мне кажется, университет в силу своего устройства в нашей стране очень сложно реагирует на такие вызовы. По сравнению с бизнесом мы живем совершенно на другой скорости
Очень хорошо, что эти компании гибко реагируют на потребности рынка труда. Мне кажется, университет в силу своего устройства в нашей стране очень сложно реагирует на такие вызовы. По сравнению с бизнесом мы живем совершенно на другой скорости. У нас принятие решений по многим вопросам через наблюдательный совет длится до года. Выход — это, наверное, кооперация университетов и бизнеса в создании программ.
Мы, например, действуем в таком ключе — создаем новые продукты вместе с ведущими компаниями. Я не уверен, что университет когда-то научится эффективно продавать. Мы, конечно, пытаемся, но в силу бюджетного устройства и масштаба нам это делать сложно. Нужно строить альянсы с бизнес-игроками. Им не хватает качественного контента и компетенций.
Мы с компанией «Энбисис» сделали проект по адаптивной математике, которая эффективно восполняет пробелы школьного образования. Задача «Энбисис» — продавать, а университет должен получать роялти за контент, за наш интеллектуальный вклад в продукт. Мне кажется, такая логика более продуктивна. Нужно не биться за рынки, а понимать сильные стороны коммерческих компаний и выстраивать с ними альянсы, которые усиливали бы и университеты, и компании.
— Если говорить о партнерстве с компаниями, какое утверждение, на ваш взгляд, ближе к истине: спрос формирует предложение или предложение формирует спрос? Кто в этой паре играет более активную роль?
— Мне кажется, в альянсе университет—компания формируется правильный баланс, поскольку компания очень хорошо чувствует спрос и умеет с ним работать, а университет в силу его ориентированности на длинные циклы может формировать правильное предложение. Например, сегодня большой спрос на английский язык, а математика никому не интересна. Но мы, как университет, понимаем, что стратегически для страны очень важно хорошее математическое образование, начинаем создавать предложение, на которое формируем спрос вместе с компаниями, или пытаемся получить государственную поддержку данной инициативы.
— Есть ли, на ваш взгляд, у России особые потребности или особые требования к архитектуре образования?
— Не уверен. Мне кажется, особость должна проявляться в балансе глобального и локального. Наша система сегодня должна быть включена в глобальные контексты.
По оценке Международной ассоциации университетов в мире около 18 400 вузов. Разные экспертные оценки, учитывающие частные вузы, увеличивают количество университетов в мире до 25–30 тысяч. Это единое образовательное пространство, в котором студенты должны двигаться с точки зрения освоения нового культурного опыта, новых исследовательских программ и проектов. С другой стороны, очень важно в этой глобальной истории сохранить свою идентичность, свои смыслы, свою культуру. Мне кажется, баланс следует искать в этом ключе, а не в том, что у нас особый путь и университет должен быть особый.
Вы правильно говорите, и стратегов развития образования сегодня критикуют за то, что мы крутимся в одной парадигме, близкой к исследовательской модели Гумбольдта в разных ее модификациях. Мало кто выходит за пределы, пытаясь найти новые типы. Например, университет-супермаркет, который работает онлайн 24 часа: человек заходит, учится в том режиме, который ему удобен. Или университет-сообщество, где люди учатся вместе, создают сети. Или бутиковый университет — конгломерат малых научных групп, где выдающиеся исследователи, квалификация которых подтверждается, работают с небольшим коллективом ученых, и весь университет — это россыпь «бриллиантовых» исследовательских коллективов.
По оценке Международной ассоциации университетов, в мире около 18 400 вузов. Разные экспертные оценки, учитывающие частные вузы, увеличивают количество университетов в мире до 25–30 тысяч. Это единое образовательное пространство, в котором студенты должны двигаться для освоения нового культурного опыта, новых исследовательских программ и проектов
Например, «Минерва» реализует экспериментальный проект, проводя каждый семестр в новой стране. Обучающие программы привязаны не к кампусу, а к разным исследовательским историям, культурам, государствам. Человек формирует глобальное видение, мышление.
Способы могут быть разными, но нужно ответить на вопрос: какие задачи мы решаем? Я глубоко убежден, что миссия университета, в отличие от корпоративных структур, не ограничивается подготовкой, хотя навыки тоже важны. Главная цель университета — ставить исследовательское мышление, которое человек способен включать в профессиональную деятельность, ставить личность, жизненный мир личности, развивать способность человека двигаться в жизненном и профессиональном пространстве, постоянно развиваясь, ставя цели, находя смысл, двигаясь вне профессиональных границ.
Так, на наш взгляд, учили настоящие классические университеты. Они всегда были в первую очередь нацелены на работу со смыслами и на профессиональное мышление. А подготовка к конкретной специальности (например, биолог может быть и экологом, и технологом) происходила на старших курсах вместе с компаниями под конкретные задачи, под специализацию. Мне кажется, важно помнить, что в настоящих университетах решается первостепенная задача формирования человека, гражданина, исследователя, который потом сможет реализовать свой потенциал в разных сферах.
— Пандемия подтолкнула вузы к дистанционному образованию, в частности к онлайн-курсам. Насколько ухудшилось — или не ухудшилось — образование из-за перехода на дистант?
— Как только начался переход в онлайн, мы с коллегами инициировали обсуждение процессов, которые происходят в системе высшего образования. Эту инициативу поддержал министр науки и высшего образования Валерий Фальков. Была создана рабочая группа, которая готовила внутренний доклад. Он оказался одним из первых опытов в мире, когда сообщество из двенадцати ректоров, команд глубоко проанализировало то, что происходит с системой высшего образования, и подготовило доклад «Уроки стресс-теста. Вузы в условиях пандемии и после нее». Сейчас мы выпускаем второй доклад с кейсами, исследованиями и более серьезным анализом.
Приведу ключевые выводы. Пандемия очень серьезно углубила цифровое неравенство вузов, оно стало очевидным. У вузов, не имеющих цифровой инфраструктуры, были резко ограничены возможности осуществлять учебный процесс. Отсутствие доступа к интернету, технологий, серверов, LMS стало очень серьезным барьером и для вузов, и для студентов.
Наличие вузов-лидеров, которые развивались в проекте «5‒100», стало серьезным ресурсом системы, поскольку моментально был создан общий сайт, шел обмен лучшими практиками, осуществлялась методическая поддержка, что позволило системе выстоять.
Обывателю кажется, что в обучении онлайн нет ничего сложного. А вы представьте, что одномоментно 15–16 тысяч студентов Томского университета не пришли в аудитории. Одни находились в общежитиях (почти шесть тысяч), другие — дома. Как вы думаете, сколько курсов в это время читается нашим студентам? ТГУ считается одним из лидеров в системе онлайн-образования. У нас на Coursera размещено более 90 курсов, создан международный центр онлайн-компетенций. Мы двадцать лет занимаемся развитием инфраструктуры и считаем, что были довольно хорошо подготовлены. Но оказалось, что в семестре нам нужно одновременно вести 4900 курсов. Возник вопрос: насколько мы готовы методически, организационно, технологически? С таким вызовом столкнулся каждый университет. Перестройка была колоссальная, а нагрузка на преподавателей и студентов — огромная.
Пандемия очень серьезно углубила цифровое неравенство вузов, оно стало очевидным. У вузов, не имеющих цифровой инфраструктуры, были резко ограничены возможности осуществлять учебный процесс. Отсутствие доступа к интернету, технологий, серверов, LMS стало очень серьезным барьером и для вузов, и для студентов
Студенты и преподаватели отметили дефицит личностного общения и коммуникации. У нас был интересный кейс: одна дама-преподаватель начала учебный курс с того, что предложила каждому показать свое домашнее животное, которое находится рядом. Это было знакомство, создавался элемент личностного общения. Она сказала: «Я еще не видела такого количества домашних животных. Кто-то показал даже комнатное растение». Люди очень нуждались в коммуникации, в социальной оценке, в принятии и поддержке. Все студенты отмечают, что этого критически не хватало. Эта роль высшего образования тоже недооценена и остается за кадром. Очевидный вывод: онлайн никогда не заменит настоящее университетское образование.
Пандемия вскрыла проблему внеучебной занятости студентов. Это как слон в комнате, которого мы не замечаем: студенты работали и работали. А когда вдруг все рухнуло, закрылись кафе и другие места, где они подрабатывали, мы столкнулись с тем, что многие студенты оказались в трудной жизненной ситуации. Нужно поблагодарить министра: он это очень быстро почувствовал, и министерство моментально отреагировало. Была создана программа поддержки внеучебной занятости студентов, по которой, например, сейчас у нас работают три тысячи студентов из разных вузов Томска. Мы дали им возможность работать в кампусе, цифровыми ассистентами и так далее. Это была системная история, поскольку примерно 60 процентов студентов имели подработки и в интервью показали, что они нуждаются в деньгах.
Пандемия открыла много интересных моментов. Например, мы оценили преимущества дистанционных каналов. Необязательно теперь лететь в Москву, чтобы встретиться и поговорить. Конечно, это не совсем то общение, к которому мы привыкли, но все же. В этом смысле вузы совершили большой технологический переход, который теперь очень важно закрепить. Думаю, все поняли, что технологии действительно могут быть основой качественного образования. Теперь главный вызов заключается в том, чтобы трансформировать этот опыт в повышение качества образования.
— Онлайн-курсы дают студенту свободу. Он может прослушать лекции своего преподавателя, а если речь идет о массовом стандартном предмете (например, матанализ), может прослушать курс мехмата МГУ, MIT, Стэнфорда. Не боитесь ли вы, что студенты постепенно начнут перетекать в другие университеты, по крайней мере по отдельным курсам?
— Ожидаем и даже будем стимулировать эту работу. Мне кажется, это путь создания эффективного образовательного межуниверситетского маркетплейса, который за счет конкуренции, соревновательности стимулировал бы преподавателей совершенствовать контент и свои курсы. Если мы дадим студентам возможность выбирать и будем рейтинговать преподавателей, это, на мой взгляд, окажет в целом позитивное влияние на систему. Конечно, возникает много вопросов — как фиксировать, перезачитывать, оценивать качество, чтобы относиться к этому неформально. Но, на мой взгляд, это должна быть позитивная история, если ее правильно встраивать в университетскую систему. Сегодня мы на это делаем ставку.
— Пандемия рано или поздно закончится. Какие из нововведений времен пандемии останутся в вашем университете?
— Более активное использование онлайн-технологий в учебном процессе. Все преподаватели уже оценили их преимущества. Например, лекции можно транслировать без потери качества.
Останется и будет развиваться учебная аналитика — анализ цифрового следа, анализ того, как студент учится, его когнитивного стиля, мотивации, предпочтений. Сейчас мы учимся анализировать цифровой след. Онлайн-взаимодействие позволяет очень эффективно его собирать и делать образование индивидуализированным.
Останется и будет развиваться учебная аналитика — анализ цифрового следа, анализ того, как студент учится, его когнитивного стиля, мотивации, предпочтений. Сейчас мы учимся анализировать цифровой след. Онлайн-взаимодействие позволяет очень эффективно его собирать и делать образование индивидуализированным
Будут развиваться технологии персонализированного обучения, например адаптивный контент, когда анализируется когнитивный стиль и внутренняя структура знания студента — то, что нам удалось сделать в преподавании математики. Конкретному студенту, с учетом его пробелов, выдаются порции контента, которые восстанавливают внутреннюю структуру связей, нарушенную в определенной области знания.
Думаю, значительно расширится применение технологических средств — например, очень удобных онлайн-досок, где студенты могут держать весь контент.
Останется использование видеозаписей. Сегодня мы экспериментируем с автоматической записью, с сегментацией лекционного контента, его распознаванием, нарезкой, маркированием по смыслам. Студент, который хочет пересмотреть или не видел какую-то лекцию, может в любое время получить доступ к нужному фрагменту. Эту задачу тоже нужно решать технологически и переходить к логике маркетплейса, где студент имел бы возможность свободно получать курсы любых университетов, и понять, как здесь должна строиться экономика.
Мне кажется, пандемия обнажила ряд сущностных диспропорций в структуре образования и показала стратегическое направление, в котором нужно двигаться. Для нас это, конечно, шанс не откатиться назад, а сделать следующий качественный шаг в развитии системы.
Темы: Среда